Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения. Нестор Котляревский

только ему запала в голову мысль, что он будет гоним людьми за высокие идеалы, за стремление к великим, хотя и туманным подвигам, он не замедлил развить эту мысль до ее последних крайностей.

      Он вырисовывал целую картину нравственных и физических мучений, действующим лицом которой являлся он сам. Понятно, что эта картина была им придумана, а не выстрадана, – почему юношеские стихи Лермонтова, в которых попадаются эти страшные кошмары, и носят на себе следы деланности и вычурности. Мы приведем для примера наиболее характерные выдержки, где основная мысль о жалкой и страшной участи, которая ожидает поэта, выражена наиболее ярко:

      Я предузнал мой жребий, мой конец,

      И грусти ранняя на мне печать;

      И как я мучусь, знает лишь Творец;

      Но равнодушный мир не должен знать.

      И не забыт умру я. Смерть моя

      Ужасна будет; чуждые края

      Ей удивятся, а в родной стране

      Все проклянут и память обо мне.

[1831]

      Настанет день – и миром осужденный,

      Чужой в родном краю,

      На месте казни – гордый, хоть презренный —

      Я кончу жизнь мою…

[1830]

      Когда к тебе молвы рассказ

      Мое названье принесет

      И моего рожденья час

      Перед полмиром проклянет,

      Когда мне пищей станет кровь

      И буду жить среди людей,

      Ничью не радуя любовь

      И злобы не боясь ничьей…

[1830]

      Читая такие и подобные им тирады, хочется сказать Лермонтову словами одного из его героев: «Ты строишь химеры в своем воображении и даешь им черный цвет для большего романтизма!» Эти мрачные картины были, несомненно, химеры, как и те светлые мысли о великом призвании, которые их вызывали. Но в них была и истина.

      Что такое, в сущности, эти мечты, как не поэтическое приподнятое выражение вполне понятного желания поэта жить действуя и влияя на жизнь, – желания, чтобы жизнь считалась с ним, как с живой силой? Что Лермонтов, при всем своем пессимизме, искал такого сближения с жизнью и людьми, и что он, насколько ему позволяли его годы и условия жизни, зорко следил за тем, что на земле, вблизи его и вдали его, творилось – на это есть прямые указания в его юношеских стихотворениях.

      VII

      В одном из самых мрачных стихотворений («Ночь»), обращаясь к смерти, Лермонтов говорил:

      Ах! – и меня возьми, земного червя —

      И землю раздроби, гнездо разврата,

      Безумства и печали!..

      Всё, всё берет она у нас обманом

      И не дарит нам ничего – кроме рожденья!..

      Проклятье этому подарку!..

[1830]

      Но поэт говорил слова, которым сам не верил. В этом проклятии земле звучала, в сущности, большая любовь к ней. Прежде чем просить смерть раздробить землю, он признавался сам себе:

      …одно

      Сомненье волновало грудь мою,

      Последнее сомненье! Я не мог

      Понять, как можно чувствовать блаженство

      Иль горькие страдания далеко

      От той земли, где первый раз я понял,

      Что я живу,