Конфетки, бараночки…. Регина Грез

рядились между собой, будто меня не замечая, а я смотрела то на Данькины синие ручки, то на красную рубаху бородача, то на строгий профиль неожиданного заступника. И вдруг догадавшись, что мальчика хотят все же унести в сапожную мастерскую, от волнения ухватила за рукав Илью Гордеевича.

      – Нельзя его возвращать этому злодею!

      – Да вы кто сами будете? Вам он на что сдался?

      – Я – Алена Дмитриевна Третьякова, живу в гостях у Ляпуновой Ольги Карповны в Голутвинском переулке. А мальчика мне жалко безмерно. Я бы его взяла себе на… на воспитание…

      Дальше не успела придумать и даже до золотых приисков не дошла, просто этот Илья Гордеевич посмотрел с такой ехидной всезнающей усмешкой, что нахлынула странная не свойственная мне робость.

      – Купец 1-ой гильдии Зарубин Илья Гордеич. Вот и познакомились.

      – Так это у вас в роду были ушкуйники новогородские? – невпопад брякнула я.

      Он коротко хохотнул, приподнимая двумя пальцами узкий козырек фуражки, и снова пробежался по мне с ног до головы изучающим наглым взглядом.

      – Слухами земля полнится. Да я не против, коли байка складная. Даже на пользу идет.

      У меня сердце замерло и сладко задрожало. Глаза у него были не то серые, не то голубые в опушке длинных черных ресниц под черными же густыми бровями, а зубы белые, ровные и ямочка на подбородке. Да бог с ними с глазами и зубами, меня почему-то ямочка зацепила. Я из всего зарубинского облика только ее и разглядела хорошенько. И губы еще – полноватые, четко очерченные, выразительные…

      – Еще разик спрошу, на что вам дался малец? Понянчитесь с ним недельку, а потом, как паршивого кутенка прочь со двора? Так дело не пойдет, парень вам не забава. Пусть у Филлипыча живет, приучается к работе, а я договорюсь, чтобы мастер больше его колодкой по затылку не бил.

      – А… а навестить его можно завтра? – робко спросила я. – Пряников принесу, игрушек, мази от синяков. Ботиночки куплю, а то что ж он босой по снегу…

      Чернобородый мужик с досадой смачно сплюнул на обочину и, поудобнее закинув живую ношу на плечо, пошагал к дому. Сам Даня уже криво улыбался, одной рукой обнимал хозяина за толстую багровую шею, а другой размазывал по щекам сопли со слезами и мне махал так, что душа разрывалась.

      – Данечка, я завтра к тебе приду! Никто больше тебя не тронет.

      «Все равно найду способ ребенка забрать и перевести в надежное место. Крепостного права больше нет, не позволю мучить мальчишку».

      – Чувствительная вы натура, Алена Дмитриевна! – раздался над ухом низкий волнующий рокот.

      Но после краткого замешательства ко мне уже вернул здравый ум и склонность к игривой иронии.

      – А разве вам Даню не жалко? Тем более, намекнули, что сами в его шкуре бывали?

      – У вас слух отменный и глаз зоркий, – деланно поразился Илья Гордеевич.

      – На здоровье не жалуюсь, – парировала я. – А про вас слышала от Жигаловой