Водоворот. Маргарита Симоньян

и чесноком. Рядом в прозрачном сотейнике лежала белая спаржа, в серебряной миске Кристофль уже остыл соус беарнез.

      – Ты можешь объяснить Рузанне, что в беарнез надо класть эстрагон? – сразу сказал Вадик вошедшей Веронике. – Что если не класть в беарнез эстрагон, то это просто масло с яйцом, а не беарнез! Если не могут найти эстрагон, пусть лучше делают голландез, а не беарнез. Голландез к спарже даже и лучше. Можешь ты ей это объяснить?

      – Нет, – сухо ответила Вероника. – Именно это я ей объяснить никогда не смогу.

      – Ну, значит, я сам объясню, – сказал Вадик, внимательно прожевывая спаржу.

      Вероника сделала шаг обратно к дверям и вдруг спросила:

      – Скажи, откуда это: «Тебе есть в мире, что забыть, ты жил, я так же мог бы жить»?

      – Это Лермонтов, Михаил Юрьевич. Следовало бы вам знать, моя прекрасная леди. Я вам, помнится, не раз вслух читал.

      И Вадик принялся по памяти декламировать:

      – Пускай теперь прекрасный свет

      тебе постыл, ты слаб, ты сед,

      и от мечтаний ты отвык,

      что за нужда – ты жил, старик!

      Тебе есть в мире, что забыть!

      Ты жил! Я так же мог бы жить.

      Меня могила не страшит…

      – А меня страшит, – перебила Вероника.

      – Всех страшит, – беззаботно отозвался Вадик. – Но нам рано об этом думать.

      Вероника подошла к дверям.

      – Слушай, – остановил ее Вадик. – Ты вчера была какая-то… другая. Ночью. Почему? Может, ты не кончила?

      Вероника брезгливо посмотрела на Вадика и молча вышла из столовой.

      – Поднимись в нашу спальню. Думаю, там кое-что тебя порадует, – сказал ей вслед Вадик.

      – В нашей спальне меня точно ничего не может порадовать, – прошептала, не оборачиваясь, Вероника.

      – Это я уже понял. И все-таки поднимись.

      Медленно, тяжело, как больная, Вероника поднялась в спальню, отделанную английскими обоями, с английской шахматной черно-белой напольной плиткой. За открытым окном перекрикивались дрозды. Вдруг очень близко Вероника услышала другой, жалобный звук. Обернулась. На постели скулило бежевое и пушистое – маленький живой щенок померанского шпица, которого Вероника не то чтобы очень хотела завести, но именно его не хватало для полноты ее инстаграм-странички.

      Схватив в охапку послушного шпица, Вероника спустилась в столовую. Вадик доедал пирог баноффи, любимый десерт просвещенных лондонцев, который обескураженная кухарка Рузанна научилась делать с Вадикиных слов из растворимого кофе, бананов и вареной сгущенки.

      Вероника тихонько подошла сзади к Вадику, погладила его лысину лапкой шпица и сказала:

      – Конечно, я кончила вчера. Разве я могу с тобой не кончить?

* * *

      Предзакатную февральскую тишину, еще не разрушенную скорым апрельским грохотом жаб и цикад, взрезал гул частного самолета, который Вадик отправил за своими гостями, пожелавшими отметить День защитника Отечества у него во дворце.

      Зимовники,