Свента (сборник). Максим Осипов

рыдать. Его уже отпускает.

      Мальчики

      Зачем он уехал из города, куда направляется? Не разумно ли было бы для загородных поездок обзавестись водителем? Может быть, и разумно – жизнь за пределами Москвы страшна и непредсказуема, – но автомобилем он предпочитает управлять сам. Он отличный водитель. Кроме того, любая обслуга – свидетель той жизни, которую она обслуживает, свидетель, метящий в соучастники, – слишком недолго живем мы в мире современных экономических отношений и учимся медленно.

      Он думает о Рафаэле, о Евгении Львовиче. Не зло думает – больше с недоумением. Ничего обидного, кажется, ими не было сказано: ну, про государя-императора, про ворон… А так – Renaissance man, он произносит вслух, по-английски, – лестно должно быть, скорей. Но общий тон, чувство их превосходства, откуда? Лично они, эти двое, какие создали ценности, чью жизнь улучшили? Он вдруг понимает, что устал от учителей – от рафаэлевского чванства, от алкогольной грусти Евгения Львовича, от их всезнайства, от вечной, неистребимой их правоты.

      А Лора о сегодняшнем свидании просто забыла. И ночует она – скажем так – в гостях, иначе позволила бы заехать, забрать себя. Что-то ей было нужно – известно, что – деньги, а потом обошлась, выкрутилась сама. Позвала его встретиться – и забыла. Ровно так же забудут его после смерти. Рафаэль, вечный живчик, отзовется о нем высокомерно-мило: симпатичный был человек, ищущий, произнесет речь – об искусстве, эпохе, больше всего – о себе. Лора похвалит его непосредственность, вспомнит про вазу с цветами и с тряпочкой, здесь поминки, конечно, смеяться не следует, споет с выражением: Ни слова, о друг мой… и сделает изящно, как она умеет, рукой. И Рафаэль, раскачиваясь взад-вперед, Лоре саккомпанирует. Виктор будет стискивать зубы, скорбеть, доставит на отпевание архимандрита или – как он у них называется? – архиепископа, купит место на Новодевичьем, роскошные похоронные принадлежности. Евгений Львович посетует на безвкусицу – тайно, Рафаэль – в открытую. Жалко, не будет Роберта.

      Странные мысли приходят в голову за рулем. Лучше не помирать, и с чего бы? – он, пожалуй, еще поживет.

      Он едет на дачу, принадлежащую Роберту. С тех пор как того арестовали, жена и дети Роберта подались в Англию, а потом к ним присоединился и сам Роберт, – пришлось потрудиться, договариваясь с венскими классиками, несговорчивыми и жадными, – дача перешла в его ведение, Роберту жалко было ее продавать. Роберт и теперь надеется на возвращение, а пока попросил, чтобы все оставалось по-старому, включая Александру Григорьевну, бабу Сашу, – человека, который следит, как выражается Роберт, чтобы дом был жив, – появляется раз в неделю, по воскресеньям.

      Баба Саша эта, опять-таки по словам Роберта, – женщина, близкая к святости, – содержит племянницу – дочь умершей сестры, сильно пьющую, и множество двоюродных внуков. Возможно, не содержала бы – племянница меньше пила бы, работала. Так что неизвестно еще, полезен ли бабы-Сашин подвиг. А ну как внуки – кажется, уже пятеро – вырастут паразитами? Еще она птичек кормит, синичек,