Наследница Роксоланы. Эмине Хелваджи

один, но зато есть ли у Сулеймана зверь диковинной породы вашак-парс? Шахзаде сильно в этом сомневался. Ну а пышностью нарядов свита Мустафы вполне могла соперничать с придворными, наводнявшими Топкапы во время султанской охоты. И пусть некоторые из этих нарядов носили еще во времена предыдущего султана, стоит ли заострять на этом внимание? Есть ведь волшебное слово «почти»…

      И хвала Аллаху за это волшебное слово.

      Взгляд Мустафы вновь пробежался по пестрому сборищу, выхватив на миг рыжевато-пятнистую шкуру пардовой рыси. Кто сейчас с ней рядом, Джанбал или Джанбек? А, оба… Мустафа не слишком одобрял Аджарата, откровенно попустительствовавшего дочери, разрешавшего ей расхаживать повсюду с открытым лицом, в мужской одежде, ничем не отличавшейся от одежды брата. А ну как вскроется, кто потом эту несчастную замуж возьмет? Впрочем, в Амасье, вполне возможно, и отыщется пара-тройка безумцев. Это ведь Амасья.

      Но одобрять – не одобрял.

      Хотя и помалкивал. Султанский сын властен в жизни и смерти верных ему людей, а вот в семейные дела таких странных людей, как Аджарат, лучше не вмешиваться. Иначе верность может… куда-нибудь деться.

      В теперешней верности Аджарата Мустафа не сомневался. Наветы на нового телохранителя, конечно, слушал, но куда же без наветов, если ты стоишь за плечом шахзаде? Слушать – слушал, а всерьез не воспринимал. Незачем Аджарату изменять. Нет у врагов Мустафы ничего такого, ради чего Аджарат предал бы своего повелителя.

      Шахзаде, несмотря на относительную молодость, в людях разбирался неплохо. Аллах дал ему этот дар, а почтенная матушка научила им пользоваться. О, если б не вспыльчивый характер, Махидевран-султан и до сих пор бы… впрочем, зачем думать о несбывшемся и несбыточном? Людей шахзаде знал, пускай даже и хотел временами ошибаться. Знал о том, что предают те, кому не хватает чего-то в жизни. Те, кто мечтает о несбыточном, или те, чьи желания окружающие почитают пустяком, глупой безделицей… Аджарату нечего было желать. Он любил жену, любил детей, а к самому шахзаде относился ровно и приветливо. Не боготворил, не считал единственным и неповторимым – просто служил тому, кто дал ему шанс возвыситься. Мустафе такие нравились. Они мало лгали (и в основном лгали о своем прошлом, а потому о прошлом шахзаде старательно не спрашивал) и почти не предавали.

      Почти, да. Поэтому наветы шахзаде все-таки выслушивал, не прерывая тех, кто нашептывал ему в уши всякие гнусности. Мало ли…

* * *

      Вашак-Парс выступал гордо, чувствуя себя звездой нынешней охоты. Конечно, порезвиться вдоволь ему не дадут: люди вообще плохо понимают в истинной охоте, с этим грациозный зверь смирился уже давно. Вот и сейчас – да разве ж это охота? Даже на гору никто не поднимется. Примостятся на берегу реки, лениво постреляют куда-нибудь вдаль и примутся чесать языками, услаждая напитками и яствами слабые тела…

      Когда Вашак-Парса дернули за ошейник,