Наследница Роксоланы. Эмине Хелваджи

Вот исследования шахзаде… Мой шахзаде послал их шахзаде Мехмеду, но…

      Голос гонца прервался. Айше на миг крепко зажмурилась, сдерживая кипящие, горячие, душу рвущие слезы.

      Это все несправедливо, воистину несправедливо!

      – Хорошо, я это возьму. Шахзаде Мехмед… не может.

      Некоторые слова вовсе не было нужды произносить.

      – Ты не голоден ли? Не нуждаешься ли в чем?

      – Благодарю, госпожа. – Гонец низко поклонился. – Но мне не стоит здесь задерживаться. И награды мне никакой не нужно. Ради шахзаде Джихангира делаю то, что делаю.

      – Понимаю… – прошептала Айше.

      Слезы все-таки прорвались наружу, пришлось отвернуться. А когда девушка вновь повернулась, гонца уже рядом не было. Лишь шелестела на ветру листьями жимолость да евнух Керим спешил по своим делам. И где раньше его носило?

      Да и был ли гонец, существовал ли взаправду?

      Но кинжал – вот он. А вместе с ним листы бумаги, исписанные летящим почерком шахзаде Джихангира.

      Айше поторопилась убраться из сада, неся в широком рукаве бесценную добычу. Скорее, скорее в свою комнату, где можно без помех углубиться в чтение!

* * *

      Ну вот и все…

      Губ Джихангира коснулась слабая улыбка, так не вяжущаяся с тем, о чем он только что прочел в письме.

      Вот и все. Мустафы больше нет. Великая резня началась. Та самая резня, против которой столь рьяно выступал старший брат. Та, которую он поклялся отменить навеки, если Аллах и милость султана Сулеймана дозволят ему воссесть на трон Оттоманской Порты.

      Увы, султаны редко бывают милостивыми.

      Уж Джихангир-то доподлинно это знал.

      С раннего детства был он наперсником и собеседником отца. Так уж вышло – Сулейман искренне привязался к мальчику-калеке, который не может претендовать на трон, а значит, не опасен ни самому Сулейману, ни собственным братьям. И общение с отцом сделало из шахзаде Джихангира… нет, не циника (хотя он, общавшийся с книгами даже больше, чем с отцом, лучше прочих знал все смыслы этого слова), но человека, относящегося к жизни и милостям сильных мира сего крайне скептически.

      К обещанию Мустафы пощадить младших братьев, если доведется стать султаном, Джихангир поначалу тоже отнесся скептически. Много их было, султанских сыновей, – с цветистыми речами, упоминающих милость Аллаха, братскую любовь и кровное родство. Всех их сломали безжалостное время и не менее безжалостная власть, свалившаяся им на плечи подобно небесному своду, придавившему когда-то Атланта, героя древних гяурских мифов.

      Но Мустафа был другим. Джихангиру казалось, что плечи старшего брата эту тяжесть выдержат.

      Как выяснилось, так казалось ему одному.

      Мустафа писал всем братьям. Откликнулся один Джихангир.

      Поэт, скрывавшийся под псевдонимом Зарифи, был человеком циничным, но так хотелось верить в сказку!

      Янтарь на рукояти кинжала поблескивал, и временами Джихангиру