Наследница Роксоланы. Эмине Хелваджи

мамины украшения не пришлось продавать, у нее они до сих пор остались…

      Тут Джанбал покосилась на брата и, наверное, вспомнила о чем-то. К Айше вновь повернулась уже с виноватым видом:

      – Мама нам и об этом запрещала говорить. Крепче, чем про Пардино-Бея. Отец тоже очень недоволен будет. Но ты ведь никому не расскажешь, правда?

      – Да пребудут мои уста могилой для того, что вошло через мои уши! – важно ответила дочь шахзаде.

      – Спасибо, я сразу поняла, что ты так скажешь! В общем, у нас всегда были хлеб и досуг. Даже чтобы учиться. Не только плаванию, конечно, но и чтению, и языкам. И даже сабле.

      – Шутишь? – Айше с изумлением окинула свою подругу взглядом: ну да, двенадцатилетняя малявка, два локтя в тюрбане и в прыжке. – Тебя тоже?

      – Нас с Беком всему и всегда вместе учили. А как же иначе, раз уж Аллах послал нас на свет вдвоем!

      Тут дочь шахзаде вспомнила, как, увидев близнецов на охоте, ни на миг не усомнилась, что это мальчишки-ловчие. Ну, может, они и правда в других благородных искусствах столь же сноровисты, причем сноровисты одинаково.

      (В этот миг какая-то мысль кольнула Айше – смутная, неразличимая, неприятная… Ну и к джиннам ее, отмахнуться, как от назойливого комара.)

      Ха! Раз уж они так всему вместе обучались, не спросить ли, насколько искусен Джанбек в златошвейном мастерстве? Или в другой высокой науке, что сродни ему, например, в низании жемчужного бисера?

      Но, пожалуй, такому и сестра его не училась. Слишком уж дворцовое это дело, не для отпрысков чифтчи, даже если он столь загадочно богат. Или это жена его богата, с этими своими украшениями.

      Как ее…

      Эдже, вот как. Надо, вообще-то, помнить подруг своей собственной матери. Ой… Да, вот так оно и выходит: Эдже и Румейса тоже подруги. А больше у мамы тех, кого можно назвать подругами, и нет, кажется. Точно нет.

      Получается, связаны их семьи двойной нитью. Того пуще: даже тройной… если вспомнить, что и отец, шахзаде Мустафа…

      А ведь это знак. Столько нитей таким сложным узлом сами по себе не завязываются.

      Тут снова назойливым комариком зажужжала недодуманная мысль, но дочь шахзаде опять отмахнулась от нее.

      – Айше… – вдруг тихо позвал Джанбек.

      Он, в отличие от сестры, молчал давно, с тех самых пор, как Бал едва не заставила их всех нырять наперегонки. Так что дочь шахзаде повернулась к нему немедленно – и с изумлением.

      Паренек то ли не смотрел на нее, то ли мгновенно успел отвести взгляд. Сидел, уставившись строго перед собой. И почему-то был красен, как свекла.

      – Айше… – снова проговорил он, все так же не поворачиваясь.

      – Пятнадцатый год уже Айше. Что сказать-то хочешь?

      – Айше… – негромко выдохнул мальчик в третий раз, и вдруг на его щеке неровными пятнами вспыхнул такой румянец, что это стало заметно даже поверх прежней свекольности. – А ты… А твой отец, он не разгневается,