За гранью зеркала. Авдонина

Насовсем.

      – Расскажи-ка поподробнее.

      – К ночи я вышла к болоту и думала, что тут мне конец и настанет, да увидела избу, пошла туда, а там Аграфена.

      – Она тебе помогла к деревне выйти?

      – Нет. Не успела она мне это рассказать или не захотела. Померла она.

      – Вот как?

      – Бабуль, а что за Аграфена? – вставила свой вопрос Лерка. – Это та ведьма, что на краю деревни живет?

      – Ведьмой ее называли, потому что боялись. А боялись, потому что непростая она женщина была и независимая. Много ей лет уже, она постарше мамы моей будет, а маму уж десять лет как схоронила. В молодости Аграфена, говорят, очень красивая была, от женихов отбоя не было. Высокая, статная, чернобровая. Как плечиком поведет, так за ней любой мужик как на привязи уходил, вот бабы ее и не любили. Но моя мама о ней всегда хорошо отзывалась – помогла она ей однажды. Если б не Аграфена, то померла бы при родах и мама моя, и я вместе с ней. Осень в тот год дождливая была, лило третьи сутки, а у мамы роды преждевременные начались. Врачи в нашу глушь работать не ехали, ближайший земский доктор в соседней деревне накануне помер и обратиться было не к кому, а выехать было невозможно, да и не довезли бы маму. Вот отец мой от безвыходности и бросился на порог к Аграфене, она и помогла – приняла роды у мамы. Мама хоть и между жизнью и смертью была, но помнит все, что тогда было. Приготовила Аграфена отвар какой-то и велела выпить до дна, мама вспоминала, что горечь страшная была, но боль стала тише, роды прошли благополучно. Я в рубашке родилась, Аграфена маме сказала, что счастливая я буду, а ей велела этот отвар еще три дня пить и ушла, ни денег, ничего не взяла. Отец после этого случая каждый год помогал ей дрова на зиму запасать в качестве платы за услугу. А меня Аграфена с детства привечала – то конфеткой угостит, то слово доброе скажет, так что у меня, наверное, у одной к ней претензий нет.

      – Бабуль, а ты счастлива? – поинтересовалась Лерка.

      – А чего судьбу гневить, конечно счастлива, – усмехнулась Надежда Ильинична.

      – А что потом с Аграфеной стало? – спросила я.

      – У нее всегда какие-то дела мутные были. Одно время к ней часто какие-то люди приезжали, и мужчины, и женщины. Не знаю зачем, а последние лет пятнадцать-двадцать она вдруг перестала всех привечать, все в лес уходила, да надолго. Бывало, что неделю нет, две, а к ней идти-то людям страшно, а потом глядишь – является, вот и сейчас уж две недели как мы ее здесь не видим, а ты говоришь – померла. Надо бы сообщить куда следует, да вот как ее в лесу-то найти?

      – Я показать могу.

      – Ты дорогу запомнила?

      – Да.

      Надежда Ильинична нашла телефон и набрала чей-то номер.

      – Петрович, это соседка твоя, Надежда Ильинична. Узнал? Молодец. Зайди-ка ко мне на чаек, пошептаться нужно. Ага, жду.

      Через несколько минут в дом вошел сосед – местный участковый. Участковым Семен Петрович был всю свою жизнь, а до него отец был участковым и дед, можно сказать – династия. Это был невысокий сухощавый мужчина, лет к шестидесяти. Почти под ноль стриженые седые волосы делали его визуально еще мельче. На худом, изброженном морщинами, лице