Карельская сага. Роман о настоящей жизни. Антон Тарасов

прикупить, дров. Даже если сложимся, рублей сто сорок или сто пятьдесят не хватает. Немало, а машину продавать не разрешаешь. Да, права, это тяжело для меня, не могу я без машины уже, вот как быстро во мне умер пешеход. Зовет дорога, понимаешь, зовет. Ленка-Ленка!»

      В кастрюле на печи кипела уха, в другой варилась гречка. Рядом в ведре грелась вода. Через кухню была потянута веревка, и на ней висело белье, отчего кухня казалась совсем маленькой. Они экономили свечи, хотя было уже темно: через прорези в чугунной решетке печи вырывался жар и свет от углей. Свет этот не был похож на получающийся от свечи, керосиновой лампы или фонарика. И с электрическим светом имел мало общего. В нем лица казались темными, как у азиатов или туземцев, и испещренными ямочками и морщинками. Особенно много морщинок было на лице у Алексеича. Радость ознаменовывалась возникновением возле губ и глаз маленьких морщинок, похожих на следы, которые оставляют вороны на еще не окрепшем насте или на выпавшем поверх мягкой теплой земли первом снеге. Когда Алексеич сердился, или задумывался, или ощущал боль, неудобство или стеснение, над бровями у него появлялись складки, а под глазами отвисали мешки. Причем заметно это было в том самом свете от раскаленных печных углей, точнее, в полумраке, который они создавали в доме.

      Эти складки и морщинки не ускользали от взгляда Лены. По ним она легко угадывала настроение и даже читала мысли. Наивно полагать, чтобы она в этом призналась, тем более Алексеичу, скептику до мозга костей, повидавшему на своем веку столько, что хватило бы на десять, а то и больше обывательских, ничем не замечательных жизней.

      – Прекрати себя винить, – тихо произнесла Лена. Алексеич и Кирилл мгновенно оторвались от дел, соображая, кому предназначается сказанное. – Да ты, Дим, кто же еще. Я всё понимаю. Или считаешь меня маленькой и ничего не замечающей вокруг?

      – Есть в тебе что-то детское, не спорю. И почему это я себя виню?

      – Я же вижу!

      – Ничего ты не видишь, – обиделся Алексеич, приоткрывая крышку над кастрюлей и стараясь увернуться от пара, чтобы не обжечься. – Просчитываю варианты, хочется знать наперед.

      – Всё не можешь опомниться от того, что я тебе предложила? – Лена загадочно улыбнулась и обратилась к сыну: – Кирюш, а ты хочешь ехать на море с мамой? А если с нами поедет Алексеич, с которым ты так дружишь, ты капризничать не будешь?

      – Не буду, мама! – обрадовался Кирилл и с разбегу плюхнулся к маме на кровать. Деревянная лавка под матрасом заскрипела.

      – Так, я кому говорила так больше не прыгать, а? – быть строгой у Лены не получалось, строгость у нее длилась лишь несколько секунд и возникала, пожалуй, больше для приличия. – Ну, что думаешь по поводу дяди Димы?

      – Пусть едет с нами!

      – Вот как?

      – Да, брат, удружил. Лучше бы меня тут оставили за хозяйством смотреть. У твоей мамки иммунитет слабый, помнишь, что сказал доктор? И нам бы денег наскрести твою мамку в санаторий отправить, а самим можно и обойтись.