Как спасти бумажного динозавра. Е. Гитман

думал, идеальные. Всегда думал.

      Марку вдруг становится больно, не за себя и даже не за родителей, а за Володю. Так посмотреть – ему едва ли не тяжелее всех от этой новости.

      – Батя снял однушку в Марьино. Я к себе позвал – ни в какую. Нина Сергеевна дома. Я заезжал, она наготовила как на восьмерых, с собой пыталась упихать два пакета. А у меня рейс был вечером, я от неё сразу в аэропорт. Не взял, в общем. А у неё слёзы.

      Марк сжимает руки в кулаки, кусает нижнюю губу, надеясь таким образом подстегнуть мыслительный процесс. И решение приходит.

      – Значит, так. Я поговорю с мамой, завтра же с утра к ней поеду. Разберусь, что там и как. А ты – с отцом. Что хочешь делай, хоть напои, но пусть расскажет свою версию. Потом сядем и сравним показания.

      Совсем незаметно, краями губ, но Володя улыбается, как будто облегчённо. Не как будто. Марк понимает: для него это – гора с плеч.

      – Если отец начнёт ругаться, скажи, я инициатор, пусть мне голову откручивает, – добавляет Марк, посмеиваясь, и Володя улыбается уже по-настоящему.

      Так было всегда. Володя – исполнитель, Марк – инициатор. И этому самому инициатору за его инициативы уши бы оборвать, ремня бы выдать в двукратном размере, голову открутить. Но у отца никогда не поднималась рука на младшего сына. А старшего наказывать не за что. Проверенная и на сто процентов рабочая схема.

      У Володи новая квартира. Огромная двушка в Химках, в высотном, недавно построенном доме. Марк такие не любит. Ряды человейников вселяют в него беспросветную тоску. Но у Володи приятно – ремонт свежий и простой, бежевые стены, ламинат. Ничего вычурного и броского. На диване в гостиной можно полвзвода уложить, зато плита на кухне – одноконфорочная. Такая квадратная нелепая штучка, которая справляется разве что с кипячением воды, а всё остальное либо сжигает в угли, либо оставляет полусырым.

      Впрочем, Володя никогда и не слыл кулинаром. Но с голоду не умрёт – в холодильнике, предсказуемо, кастрюля вчерашней гречки, контейнер с варёной курицей и мешок помидоров. Судя по виду и цвету – каменно-пластиковых, безвкусных.

      – Ну, в общем… – Володя ставит чемодан возле дивана и оглядывает комнату критическим взглядом, – хоть сегодня тут поспишь, а завтра к тебе поедем. Там пылища. Я так, слегка приглядывал.

      Марк улыбается. Володино «слегка приглядывал» означает, что квартира сияет чистотой. Вероятно, так, как никогда не сияла при Марке. Он уборку не любит, а Володя – аккуратист и педант в этом плане. Весь в отца.

      Они перекусывают тем, что есть – и Марк даёт мысленный зарок после встречи с мамой зайти в магазин и забить брату холодильник чем-то более съедобным.

      Чай у Володи горький, из пакетиков. И нет ни сахара, ни молока – не держит. Кружки одинаковые, белые, полулитровые. Все, кроме Марковой – ему достаётся поменьше, с ручкой в форме крокодильей головы, зелёная.

      – Я и не думал, что ты её сохранишь при переезде.

      – Чего там, места не занимает. Ну, звоню бате?

      Володя выпивает свой горький холодный чай в несколько огромных глотков и суёт кружку в раковину. Вытаскивает телефон.

      – А я маме.

      Они