Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. Петербургские повести. Николай Гоголь

в шитых золотом мундирах. Запорожцы поклонились на все стороны и стали в кучу.

      Минуту спустя вошел в сопровождении целой свиты величественного роста, довольно плотный человек в гетьманском мундире, в желтых сапожках. Волосы на нем были растрепаны, один глаз немного крив, на лице изображалась какая-то надменная величавость, во всех движениях видна была привычка повелевать. Все генералы, которые расхаживали довольно спесиво в золотых мундирах, засуетились и с низкими поклонами, казалось, ловили его каждое слово и даже малейшее движение, чтобы сейчас лететь выполнять его. Но гетьман не обратил даже и внимания, едва кивнул головою и подошел к запорожцам.

      Запорожцы отвесили все поклон в ноги.

      – Все ли вы здесь? – спросил он протяжно, произнося слова немного в нос.

      – Та вси, батько! – отвечали запорожцы, кланяясь снова.

      – Не забудете говорить так, как я вас учил?

      – Нет, батько, не позабудем.

      – Это царь? – спросил кузнец одного из запорожцев.

      – Куда тебе царь! это сам Потемкин, – отвечал тот.

      В другой комнате послышались голоса, и кузнец не знал, куда деть свои глаза от множества вошедших дам в атласных платьях с длинными хвостами и придворных в шитых золотом кафтанах и с пучками назади. Он только видел один блеск и больше ничего. Запорожцы вдруг все пали на землю и закричали в один голос:

      – Помилуй, мамо! помилуй!

      Кузнец, не видя ничего, растянулся и сам со всем усердием на полу.

      – Встаньте! – прозвучал над ними повелительный и вместе приятный голос. Некоторые из придворных засуетились и толкали запорожцев.

      – Не встанем, мамо! не встанем! умрем, а не встанем! – кричали запорожцы.

      Потемкин кусал себе губы, наконец подошел сам и повелительно шепнул одному из запорожцев. Запорожцы поднялись.

      Тут осмелился и кузнец поднять голову и увидел стоявшую перед собою небольшого роста женщину, несколько даже дородную, напудренную, с голубыми глазами, и вместе с тем величественно улыбающимся видом, который так умел покорять себе всё и мог только принадлежать одной царствующей женщине.

      – Светлейший обещал меня познакомить сегодня с моим народом, которого я до сих пор еще не видала, – говорила дама с голубыми глазами, рассматривая с любопытством запорожцев. – Хорошо ли вас здесь содержат? – продолжала она, подходя ближе.

      – Та спасиби, мамо! Провиянт дают хороший, хотя бараны здешние совсем не то, что у нас на Запорожье, – почему ж не жить как-нибудь?..

      Потемкин поморщился, видя, что запорожцы говорят совершенно не то, чему он их учил…

      Один из запорожцев, приосанясь, выступил вперед:

      – Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? Прежде слыхали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слышали, что хочешь поворотить в карабинеры;