Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. Петербургские повести. Николай Гоголь

из мешка.

      – Вот и другой еще! – вскрикнул со страхом ткач, – черт знает как стало на свете… голова идет кругом… не колбас и не паляниц, а людей кидают в мешки!

      – Это дьяк! – произнес изумившийся более всех Чуб. – Вот тебе на! ай да Солоха! посадить в мешок… То-то, я гляжу, у нее полная хата мешков… Теперь я все знаю: у нее в каждом мешке сидело по два человека. А я думал, что она только мне одному… Вот тебе и Солоха!

      Девушки немного удивились, не найдя одного мешка. «Нечего делать, будет с нас и этого», – лепетала Оксана. Все принялись за мешок и взвалили его на санки.

      Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпустили и развязали мешок, – глупые дивчата разбегутся, подумают, что в мешке сидит дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра.

      Девушки между тем, дружно взявшись за руки, полетели, как вихорь, с санками по скрыпучему снегу. Множество, шаля, садилось на санки; другие взбирались на самого голову. Голова решился сносить всё. Наконец проехали, отворили настежь двери в сенях и хате и с хохотом втащили мешок.

      – Посмотрим, что-то лежит тут, – закричали все, бросившись развязывать.

      Тут икотка, которая не переставала мучить голову во все время сидения его в мешке, так усилилась, что он начал икать и кашлять во всё горло.

      – Ах, тут сидит кто-то! – закричали все и в испуге бросились вон из дверей.

      – Что за черт! куда вы мечетесь как угорелые? – сказал, входя в дверь, Чуб.

      – Ах, батько! – произнесла Оксана, – в мешке сидит кто-то!

      – В мешке? где вы взяли этот мешок?

      – Кузнец бросил его посереди дороги, – сказали все вдруг.

      «Ну, так, не говорил ли я?..» – подумал про себя Чуб.

      – Чего ж вы испугались? посмотрим. А ну-ка, чоловиче, прошу не погневиться, что не называем по имени и отчеству, вылезай из мешка!

      Голова вылез.

      – Ах! – вскрикнули девушки.

      «И голова влез туда ж, – говорил про себя Чуб в недоумении, меряя его с головы до ног, – вишь как!.. Э!..» – более он ничего не мог сказать.

      Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать.

      – Должно быть, на дворе холодно? – сказал он, обращаясь к Чубу.

      – Морозец есть, – отвечал Чуб. – А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем?

      Он хотел не то сказать, он хотел спросить: «Как ты, голова, залез в этот мешок?» – но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.

      – Дегтем лучше! – сказал голова. – Ну, прощай, Чуб! – И, нахлобучив капелюхи, вышел из хаты.

      – Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги! – произнес Чуб, поглядывая на двери, в которые вышел голова. – Ай да Солоха! эдакого человека засадить в мешок!.. Вишь, чертова баба! А я дурак… да где же тот проклятый мешок?

      – Я кинула его в угол, там больше ничего нет, – сказала Оксана.

      – Знаю я эти штуки, ничего нет! подайте его сюда: там еще один сидит! Встряхните его хорошенько… Что, нет?.. Вишь, проклятая баба! А поглядеть на нее – как святая, как будто и скоромного никогда