Авиталь и ее отец. Дан Берг

еще не всё ясно, доченька, потому как я не всё сказала. Первосвященник поставил деду на вид, мол, не гоже судье держать при себе язычницу.

      – А, понимаю, первосвященник хотел, чтобы дед бросил чужачку и любил только законную жену, так?

      – Нет, Авиталь. Гиладский посланец Господа в любовные дела судьи не встревал. Он потребовал, чтобы дед обратил наложницу в иудейскую веру.

      – А возможно это, матушка?

      – Возможно, дочка! Женщина должна обрить голову и надеть платок. Грива новая отрастет, но впредь без покрытия головы показываться на людях нельзя, дабы чужой мужчина не мог увидать волосы мужней жены. Или мужней наложницы – это одинаково. И еще одно настояние мудрецами удумано: если язычница перейдет в иудейство, то придется ей расстаться с родным именем, и звать ее будут Сарой. Бабка твоя ничего не имела против сих перемен, потому как любила деда.

      – Здорово! Какое простое превращение!

      – Простым оно только кажется. Да и происходит ли превращение? Бывшую язычницу гонят и презирают, а мужчине, соединившемуся с ней, не сладко приходится. Жестоки и бесчувственны люди.

      – Так ведь превращение-то в ладу с иудейским законом!

      – Эх, Авиталь, Авиталь! Узнаешь еще, что закон не так заветами Господа правится, как злыми сердцами рабов Его!

      – А спроси-ка, Авиталь, у мамаши, почему ее, как и бабку твою, Сарой зовут! – проговорил дремавший до сих пор Халис.

      – А и вправду, матушка! Совпадение?

      – Нет, дочка, не совпадение это. Отец твой по стопам деда пошел. Полюбил язычницу и женился на ней. А язычница эта – я, твоя мать!

      – Матушка, я так люблю тебя! – залившись слезами верности, воскликнула Авиталь и бросилась обнимать Сару.

      – И я люблю тебя, и отца твоего люблю, и все мы любим друг друга, и потому семья наша самая лучшая! – воскликнула Сара и принялась целовать Авиталь, и гладить ее по голове, по плечам и по рукам, и из материнских глаз тоже полились слезы.

      – Ну, разнюнились бабы! – пробурчал Халис.

      – А ты помалкивай! – прикрикнула на слугу Сара.

      – Выходит, и тебе, матушка, пришлось обрить волосы! Так вот почему ты на людях всегда в платок кутаешься! А в поясе у тебя куколки костяные спрятаны, и я видала, ты, иной раз, перебираешь их – что это, идолы племени твоего?

      – Эти фигурки – боги предков, матери моей подарок. Я достаю их и вспоминаю девичество свое. А иудейские строгости женщине не в тягость, если муж у нее любящий. Тяжело терпеть злобу, зависть и жадность.

      – А что с наследием деда случилось?

      – Когда умер дед, и пришло время делить наследство покойного, три брата отца пришли к первосвященнику и сказали, мол, Ифтаху ничего не положено, ибо мать его не была законною женой, да еще и языческого племени родом. И добавили, что по этим же резонам нельзя Ифтаху становиться судьей в Гиладе, хоть и весьма годится он для этого. И не только они, но и некоторые другие городские обыватели так же думали. Братья Ифтаха забрали себе все дедовы земли и имущество, а судействовать