Кащеева цепь. Михаил Пришвин

когда же бросите вы свое «нуте»?

      – Прости, милая. Что же пишет тебе из Италии наша Марья Моревна?

      – Живет в какой-то семье, моет полы, стирает, готовит, учит детей, видно ребятам вскружила головы не хуже нашего и, заметно, ее там боготворят.

      – Помните, Марья Ивановна, – вмешивается Софья Александровна, – я вам еще тогда говорила, что ее очарование вредное – настоящий яд для детей, видите сами, пример на глазах, и так ее дети все перестреляются.

      – При чем же тут она, если учителя такие мерзкие?

      – Мерзкие не одни учителя, в жизни надо уметь приспособляться. Знаете, я все-таки вам советую, как только мальчик оправится, свезите его к старцу, пусть он благословит его жизнь, – видно, мальчик способный и вовсе не злой, но это все от ее очарования, – право же, нет того в жизни, о чем она ему намечтала, надо его расколдовать от нее.

      – Как ты думаешь, Ваня? – спрашивает мать своего сибирского брата. Что, если мы с тобой прокатимся к старцу? Там удивительно готовят уху из бирючков и просвирки пекут замечательно вкусные.

      – К какому такому старцу? – спрашивает Астахов. – К отцу Амвросию оптинскому: удивительная личность, он творит с людями феноменальные вещи.

      – Какие такие фено… Как ты сказала?

      – Ну, просто сказать, чудеса.

      – Чу-де-са?

      Мать немного сконфузилась и посмотрела на Софью Александровну.

      – Не говорю – прямо чудеса, а вроде этого.

      – Иконы молодит?

      – Не иконы, а вот случай был. Две барыни собрались к нему, сказали: «Конечно, чудес нет никаких, а все-таки поболтаем». Являются к старцу, он велит келейнику принести для них два стакана воды с ложечками и говорит барыням: «Я сейчас выйду к народу, а вы сидите тут и ложечками в стаканах болтайте».

      – Молодец твой старец. Ну, что же барыни?

      – Конечно, уверовали.

      – Дуры твои барыни, тут и не мудрому просто: каждой такой скажи «поболтай», и верно придется. Ты лучше вот что: поезжай к нему сначала одна, седая, приедешь черная, тут я поверю и отдам ему на монастырь все свои пароходы.

      Вышло очень неловко при Софье Александровне, все замолчали, и Астахов одумался.

      – Ты, сестра, – сказал он серьезно, – чем к монахам за советами ездить, лучше отдай-ка мне твоего мальчика, у нас там есть своя гимназия, кончит, будет у меня капитаном, а то все у меня такая рвань и шпана, образованных людей у нас вовсе нет.

      – У него же волчий билет, – ответила мать, – его с ним не примут ни в какую гимназию.

      – В Сибири все с волчьими билетами, сам директор вышел из ссыльных. Покажи мне бумагу.

      Мать приносит. Астахов берет и разрывает в куски.

      – Что ты сделал? – ужасается мать.

      – Какие вы все, барыни, чудные, – смеется Астахов. – Сама говоришь, с этим билетом никуда не принимают, так зачем же его нужно беречь? Ну, говори, отдаешь ты его мне?

      – Я не против, только надо же мне и его спросить.

      – Так разве это не тот мальчик, что когда-то убежал было в Азию? А если он, так и