Хроники всего мира: Время расцвета. Ольга Николаевна Савкина

И ещё знай, что я безусловно верю в то, что ты боец, что ты не сдашься от первой неудачи. Не забудь, что ты покинула этот дом ради цели: делать что‑то самой, а не то, что велит тебе муж, отец или государство.

      Уве улыбнулся

      – Ты запомнил?!

      – Я помню всё. Каждый твой день. Потому что люблю тебя.

      Встали по обычаю рано. Кухарка Анна приготовила Эмме сытный завтрак – бог знает, когда ребёнку удастся поесть в дороге, и сложила в плотную коричневую бумагу несколько бутербродов. Эмма упиралась, как могла, она считала себя вполне взрослой женщиной – не хватало ещё с перекусами возиться.

      – Возьми, – настоял отец, – у тебя не так много денег, чтобы тратить их по пустякам. Это и будет взрослое решение.

      Путешественница надула губы, но свёрток взяла, уложила его в саквояж сверху. Ехать на станцию она планировала на велосипеде с багажной корзиной.

      – Оставлю его у смотрителя, – наставляла она Клауса, – а вы потом с мальчишками заберёте, хорошо? – Брат покивал.

      Стали прощаться: Вилда вывела детей в столовую, в тесном коридорчике было бы не протолкнуться. Близнецы дёргали себя за короткие штанишки и хихикали. Эмма чмокнула их и велела – не балуйте! Иво и Хеннинг обняли сестру с двух сторон, получили свои поцелуи и наперегонки убежали наверх. Клаус и Арнд, вытянувшиеся за лето, в новых матросках и бриджах, внимательно смотрели на сестру. Эмма поочерёдно обняла и их, покачала в объятиях.

      – Слушайтесь Вилду и папу. – Осеклась и добавила, – И маму тоже.

      Мальчики остались. Пришла очередь Якова, он сунул сестре маленькую записку:

      – Прочтёшь в поезде. Писать ты, конечно, будешь редко, но не забывай нас, ладно? – Трогательно хлюпнул носом и привалился на здоровую ногу. Эмма положила свёрнутый квадратик в карман дорожного жакета, сжала брата крепко‑крепко, склонилась над его ершистой шевелюрой и прошептала в самое ухо – я люблю тебя. Повернулась к Вилде, та стояла навытяжку, почти такая же высокая, как и сама Эмма, и смотрела одухотворённо, словно гордясь своей воспитанницей. Девушка протянула ей руку, поблагодарила за всё. Вилда отступила с мальчиками на шаг назад, давая место родителям. Эмма подошла к матери, которая смотрела на всё каким‑то отсутствующим взглядом, присела в глубоком реверансе, уставилась в пол и замерла. Лизе положила дочери ладонь на сложенную затейливым узлом косу и прошелестела – что ж, поезжай. После этого она развернулась и через столовую прошла к себе в комнату. Раздался тихий скрип пружин: Лизе легла на кровать.

      Эмма распрямилась во весь рост, повернулась к отцу. Тот изо всех сил держал лицо, стоял спокойный и даже расслабленный.

      – Что ж, девочка, все слова сказаны. Не будь безрассудной, отдавайся делу всем сердцем. – Уве протянул дочери руку как равной, пожал. У Эммы ком застрял в горле, она бы и хотела, не смогла бы ответить. От волнения она закхекала, вышла в коридорчик. Семья потянулась за ней. В полутьме надела шляпку, распахнула дверь – и волнение внезапно улеглось, словно рассеялось вместе с сумраком.