Хроники всего мира: Время расцвета. Ольга Николаевна Савкина

полынью, вернулась за помощью в деревню, погодила, пока мужики вытащили кобылу и Мартина, а потом ушла домой, завязала на балке петлю и повесилась.

      Спасли, понятное дело, соседка как чуяла – бежала следом. Вилда никогда о Мартине не плакала, потому что смысл, но внутри у неё осталась лишь пустота и более ничего. Спустя год Вилда поехала домой, в Баварию, но по дороге увидела объявление о поиске няни в Шторков и решила, что родителям её каменное лицо никак дни не скрасит. Вышла на станции, нашла гимназию, поговорила с Уве, да так и прижилась. Иногда в ней что‑то шевелилось тёплое, трепетное, но она запрещала себе привязываться к воспитанникам: всё пройдёт – пройдёт и это.

      – Все когда‑нибудь бросят тебя, Яков, – решилась Вилда, – мы рождаемся одни и умираем одни. Ты должен понять, что сестре нужно сделать следующий шаг. Никто никому не принадлежит, и ты не вправе даже видом навязывать Эмме вину за её решение. Когда тебе придёт время сделать выбор, ты поймёшь, о чём я говорила.

      Возможно, Яков и пытался в эти дни держаться чуть бодрее, но попытки были не слишком успешными. Вилда по‑своему жалела мальчика – он достаточно натерпелся, но помнила, что бог даёт каждому испытание по силам, и облегчить Якову эти испытания она не могла.

      Поезда мимо Шторкова ходили четырежды в день: два утренних и два вечерних. Выезжая из Грунов‑Даммендорфа, составы добирались до Кёнигс‑Вустерхаузена, а там поворачивали на Берлин. Пересадка в столице займёт время, поэтому Эмма решила не затягивать и ехать на первом поезде в 7:40. Прощальный семейный ужин прошёл как обычно: близнецы крутились как юла, Вилда старалась придать этим механизмам статичное состояние, средние дети стремились поскорее покончить с едой и заняться своими делами – через неделю начинался учебный год и они, как и все дети мира, стремились догулять и доотдыхать, пока их не закрутила школьная рутина. Яков ел сосредоточенно, мама была вялой, лишь отец нарушил традицию и ужинал без газеты. Эмма чувствовала нетерпение и ответственность перед завтрашним днём, оттого дёргалась, ела мало и часто поглядывала на каминные часы. В итоге она решилась на демарш и отпросилась из‑за стола под предлогом контрольной проверки багажа перед отъездом.

      В комнате Эмма подошла к окну и длинно выдохнула. Она ужасно волновалась: что сядет не на тот поезд, потеряет все деньги в Берлине или сама потеряется в Фридрихсхафене, конечной точке путешествия, не понравится Цеппелину или напортачит в первый же рабочий день. Она беспокоилась о том, о чём волнуется каждый человек перед ответственным рывком. Отец выдал ей из семейных накоплений сто марок, да двадцать у неё было собственных, заработанных то там, то сям по мелочи у знакомых. Этого должно было хватить на билеты до Боденского озера и первый месяц работы. Адрес верфи был указан на открытке с цветочным дирижаблем, Эмма в тот же день сбегала на станцию, посмотрела атлас железных дорог, убедилась, что ехать прилично – три дня, и это не считая возможных задержек. Приглашение Цеппелина лежало теперь в упакованной книге: ценное в ценном,