VHS (именно так: Вэ-Ха-Эс), или Не-законченная жизнь, суггестивный роман. Сергей Жебаленко

на еще одном выпускаемом облаке дыма (давно, видимо, не курил), но через секунду вернулся глазами к Феликсу:

      – Какую машину? – переспросил он.

      – Ну… победитель забирает машину проигравшего…

      – Не… такого я не слышал, – простодушно ответил Леша.

      Подумал и повторил:

      – Нет, такого тут не бывает. Ты, наверное, американских фильмов насмотрелся?

      О стрит-рейсинге, гонках по городу, Феликс знал, но чтобы тут, в Донецке, – действительно слышал впервые.

      – …а оператор эту самую гонку снимает с пассажирского места, правильно?

      – Правильно, – кивнул Леша Шматко, – это и называется «ехать оператором в машине».

      Он хотел было еще что-то сказать, но увидел кого-то за спиной у Феликса, воткнул сигарету в губы и подхватил с асфальта свою тяжелую Бетакам.

      – Ну, я пошел.

      Это был Подскребаев. В своей неизменной белой рубашке с короткими рукавами. Он несильно хлопнул Феликса по плечу, наклонился близко к его лицу, но взглядом проводил Лешу Шматко с камерой.

      Сказал коротко:

      – Вон, видишь возле Танка микроавтобус стоит? Бери свою камеру и бегом туда.

      Ни «здрасьте», ни «как дела»…

      Сказал и пошагал дальше через толпу, неторопливо отодвигая в стороны попадавшихся на пути.

      Вот теперь Феликс понимал, зачем он здесь и что от него сегодня потребуется.

      Он вернулся к своему зеленому Ланосу и, поразмышляв, взял две камеры: Соньку и ту самую миниатюрную Гоу-Прошку с набором крепежа.

      Недалеко от Танка, памятника герою Великой Отечественной полковнику Гринкевичу, который (якобы) на этом танке самым первым ворвался в Донецк и освободил шахтерский город от фашистов, стоял наглухо затонированный Mercedes Sprinter.

      Какая ирония – рядышком русский Т-34 из прошлого и немецкий автопром из сегодня.

      У открытой двери Спринтера стоял здоровый коротко стриженый крепкий парень, гладко выбритый, и – так же, как и Подскребаев, – в белой рубашке с коротким рукавом и в черных тщательно отглаженных брюках. Он перегородил дорогу Мудрицкому и оглядел с головы до ног, но услышав из автобуса чей-то голос, проговоривший слово «оператор», отодвинулся в сторону. Феликс втиснулся внутрь со своей немаленькой сумкой, широкая спина за ним тут же вернулась на место.

      Со свету Мудрицкий наткнулся на чьи-то ноги, споткнулся через что-то громоздкое, больно ударившее по ноге, но быстро сориентировался, сделал вглубь несколько широких размашистых шагов, словно по наклонившейся палубе, и упал на свободное место, взгромоздив на колени сумку с камерами.

      И оглянулся.

      В мягких кожаных креслах сидели, в общей сложности, человек восемь. У многих, как и у самого Мудрицкого, на руках сумки, а в проходе на полу – также сумки-кофры из-под камер и штативы. Такой же громоздкий штатив на полу и «ударил» Феликса по ноге.

      Два самых передних кресла микроавтобуса, водительское и пассажирское, были развернуты в салон, и там возле лобового стекла получалось нечто вроде президиума.