Проект «Мессия». Олег Кравцов

экономический смысл Мишиных предложений. Например, он поинтересовался, какой конкретно финансовый инструмент, по мнению Миши, следует использовать для обратной национализации – акционирование или ваучеризацию? И парень с радостью делился соображениями, взвешивая все за и против по каждому из возможных вариантов.

      Миша закончил. По отсутствию критических замечаний, в целом конструктивному тону беседы он чувствовал, что таки сумел произвести впечатление на отца. Николай Валентинович был серьезен, долго сидел молча, иногда потирал нос и виски. Наконец он заговорил:

      – Я вот думаю и не понимаю, где же я так нагрешил, Миша, чего же я недосмотрел во время зачатия. И кажется, я понял свою ошибку. Нужно было мне в ту злосчастную ночь не расслабляться, а среагировать. Ну да что сделано, то сделано. Семя дало всход. И было бы понятно, если бы оказалось, что у тебя лишняя хромосома или не мой ты сын, подменили тебя в роддоме, или мамка согрешила с каким-нибудь соседом-вахтовиком. Но три независимые экспертизы врать не будут – семя мое и с хромосомами все в порядке. Так что не отвертеться мне от этой ноши. Одна надежда на второй помет.

      Теперь стало видно, что Николай Валентинович расстроен, но умело это скрывает.

      – Знаешь, лучше бы ты, сынок, гомосеком стал. Я бы, может быть, тогда тебя понял, все-таки на Западе вырос. Стыдно было бы, конечно, но что поделать: тлетворное влияние чуждой культуры.

      Отец вздохнул и покачал головой с аккуратно подстриженными седыми волосами. Потом посмотрел на сына и с горечью в голосе продолжил:

      – Ты ведь, Мишутка, умом у меня никогда не блистал. И в школе, и в универе тебя за уши тянули. Но я и предположить не мог, насколько все плохо. И требовалось-то от тебя всего ничего: держать активы, расслабляться, девок трахать и желательно не крякнуть от передоза или не утонуть в бассейне по пьяной лавочке. Но ты и здесь облажался. А каково мне теперь жить и знать, что сын у меня, как ты там говоришь, пролетарий-ебанарий. Но это у тебя точно не от меня, это от мамки, которая себя на старости лет графиней возомнила. Я все надеялся, что ты приплод по залету принесешь от какой-нибудь местной шоколадки или латинки, остепенишься. Но и на это ты оказался негодным.

      Глаза Николая Валентиновича сузились, и он продолжил более холодно:

      – То, что ты непутевый и потомства от тебя нет, как от гея – это в общем-то полбеды. Но то, что кукухой поехал, это уже проблема, а проблемы мне не нужны. Не хватало еще, чтобы ты все наши капиталы по ветру пустил. На днях позвонят юристы, подпишешь бумаги, перепишешь доли, на кого скажут. Что-то оставлю на жизнь, чтоб не сдох с голоду. Так что пошел-ка ты нафиг, сынуля.

      На последних словах Николай Валентинович отключился.

      *

      С мамой, Татьяной Григорьевной оказалось несколько легче. Она была одинокой состоятельной леди, перенесла в жизни не одну пластическую операцию, следила за своей внешностью и по мере возможности за физической формой. Она давно жила независимой творческой