Смертинет. Энарфия. Ольга Вячеславовна Павлова

стоит небольшой книжный шкаф со стеклянными дверцами. Все полки заставлены книгами, но на их корешках нет названий. Эти книги читают только Наставники. Я их брать не могу. Вообще, с информацией здесь строго: каждый лими́с может получать лишь те знания, которые соответствуют его уровню сознания, дабы не нарушать Вселенский Закон Целесообразности. Но меня, всё-таки, страшно распирает любопытство. Мне кажется, что если бы я прочитала даже одну строку из книг Наставника, то нашла бы ответ сразу на тысячу вопросов. Но пока эти знания мне недоступны.

      Афанасий Андреевич встречается сегодня со мной для «личной консультации», как здесь говорят. Но мне не нравится слово «консультация», от него веет чем-то казённым, сухим. Я всегда называю эти встречи беседами.

      Мне пришлось рассказать Наставнику о своих сложностях, упомянула я о словах Лизы о необходимости в героях и о том, что боюсь писать героические варианты сценариев.

      ‒ Понимаете, Афанасий Андреевич, ‒ волновалась я, ‒ ведь если подвести их каждого к героическому поступку, то выбор может сузиться до своих противоположностей: либо стать героем, либо – предателем. Это такая ответственность! Там на Земле, когда сочиняешь сюжеты, создаёшь свои миры, ты воспринимаешь всё как игру. Но здесь… В праве ли я…, ‒ я не договорила.

      Наставник помолчал несколько секунд, взял в руки модель самолёта со стола, повертел её и снова поставил на место. Когда Афанасий Андреевич беседовал со мной, он предпочитал ходить по своему кабинету. Вот и сейчас он встал и начал медленно прохаживаться с заведёнными за спину руками. На нём – белая рубашка, строгий тёмный костюм. Роста он невысокого, фигура немного грузноватая. Афанасий Андреевич всегда задумчив. Ко мне он часто обращается «голубушка»: «Ну что, голубушка, какие сегодня вопросы?», «Ты, голубушка, не торопись», «Ну нет, голубушка, так не пойдёт».

      ‒ Голубушка, ты не вправе лишать этих лими́сов шанса на быстрое Восхождение. Ведь все мы хотим именно этого, и идём на Землю с этой целью, и ради этого готовы терпеть там телесные и душевные страдания, ‒ убеждал меня Наставник.

      ‒ И ещё этот вечный страх смерти, ‒ вторила я ему, ‒ который ломает землянам жизнь, мешает Восхождению. Нам говорят здесь: «Вы всё забудете на Земле. Ваш пневм будет отвергать смерть, потому что её на самом деле нет, но он будет видеть смерть вокруг себя и приходить в ужас, и в состоянии этого ужаса ему надо будет жить, творить, служить, рожать и воспитывать детей, радоваться и надеяться. И лими́сы всё равно соглашаются на эти условия. А ещё пневмы на Земле теряют своих близких и любимых, которые или умирают, или исчезают, или предают. Душевная боль, порой, не утихает до конца воплощения. Ну почему, почему земные пневмы лишены таких важных для них знаний? – сетовала я снова и снова.

      ‒ Нет, голубушка, ‒ возразил Наставник, ‒ не лишены они этих знаний. Просто надо их добыть и поверить в них.

      ‒ А Вы тогда знали? Вы верили? Там, в Советском Союзе? – спросила я не без лукавства.

      ‒ Душа горела