Отдел убийств: год на смертельных улицах. Дэвид Саймон

не знал, зачем прекратил розыск, и не помнил, как это сделал.

      Уайли спросил детективов, считается ли он сам подозреваемым.

      Нет, сказали ему.

      И все-таки детективы попросили сержанта сектора добровольно согласиться на обыск его дома. И Уайли согласился, после чего детективы изъяли его форму, табельный и неслужебный револьверы для проверки, которая тоже не дала однозначных результатов.

      Я подозреваемый? – снова спросил сержант. Если да, зачитайте мне права.

      Нет, ответили ему, вы не подозреваемый. На данный момент. Пока сержант настаивал, что не видел и не слышал ничего, кроме выстрела, следователям оставалась только возможность, что выстрел или все произошедшее после видел другой коп или гражданский. А теперь, когда эта возможность почти воплотилась в жизнь, всего одна газетная колонка грозила загнать их единственного свидетеля обратно в глухую оборону.

      Но если даже Джона Скотта убил коп, Уорден не верил, что речь идет об умышленном убийстве. Он предполагал, что это неудачная драка в подворотне, потасовка, завершившаяся тем, что патрульный – оправданно или нет – произвел выстрел из своего оружия или, возможно, другого пистолета 38-го калибра, отнятого у Джона Скотта. Секунда – и вот подозреваемый уже на земле, с пулевым ранением в спине, а у копа всплеск адреналина, паника, он гадает, как теперь выбраться из этой жопы.

      Если все так – если патрульный скрылся из переулка, потому что не верил, что его защитит департамент, – тогда это неизбежность. Тогда Монро-стрит – очередной кривой поворот на скользкой дорожке, на которую балтиморский департамент вступил уже довольно давно. Дональд Уорден присутствовал в начале пути и видел, как набиралась скорость.

      Сам он применял боевое оружие всего раз за долгую службу. Это был выстрел в никуда – круглоносая пуля 38-го калибра с почти вертикальной траекторией, улетевшая выше любой живой мишени. Случилось это двадцать лет назад, летним днем, когда они с напарником напоролись на ограбление в Пимлико, застав живьем столь неуловимое единство преступника и преступления. Исправно преследуя злоумышленника дольше, чем посчитает разумным средний коп, напарник Уордена открыл огонь. Только тогда Уорден из смутного чувства солидарности и сам послал пулю куда-то в эфир.

      Уорден, конечно же, знал, кого они преследовали, а тот знал Уордена. Ибо тогда еще шли славные двенадцать лет Здоровяка на Северо-Западе – между всеми игроками царило грубоватое дружелюбие, и Уорден был в районе на «ты» со всеми, кого там стоило арестовать. Когда стрелявшие прекратили погоню и нагнали подозреваемого, тот отходил от шока.

      – Дональд, – сказал он, – я просто поверить не могу.

      – Что?

      – Ты хотел меня убить.

      – Не хотел.

      – Ты в меня стрелял.

      – В воздух я стрелял, – пристыженно ответил Уорден. – Но слушай, извини, ладно?

      У него так и не проснулся аппетит к стрельбе, его так и не покинул стыд из-за той шальной пули. Для Уордена показателями авторитета