Отдел убийств: год на смертельных улицах. Дэвид Саймон

не утонут в служебных отчетах, объясняя, почему ни разу не допросили насчет какого-нибудь несуразного заявления человека, которого полковник считает подозреваемым, почему пропустили наводку от безмозглого информатора или почему криминалистам не приказали дактилоскопировать собственную задницу.

      Детектив из убойного выживет, если научится читать командование, как цыгане читают кофейную гущу. Когда начальство задает вопросы, он становится незаменим благодаря ответам. Когда ищут повода взять кого-нибудь за горло, он пишет настолько грамотный рапорт, что покажется, будто он спит в обнимку с уставом. А когда просто просят жертву на заклание, он учится становиться невидимым. Если детективу хватает смекалки, чтобы остаться на ногах после периодически прилетающих «красных шаров», департамент признает его великий ум и оставляет в покое, чтобы он дальше отвечал на звонки и таращился на трупы.

      А посмотреть там есть на что – начиная с людей, забитых палками и бейсбольными битами либо монтировками и бетонными блоками. Тела с зияющими ранами от разделочных ножей или от выстрела из дробовика с такого близкого расстояния, что из ран достают пыж. Тела в подъездах проджектов – с торчащей из руки иглой и тем самым жалким выражением покоя на лице; тела, выловленные из гавани, с цепляющимися за руки и ноги упрямыми синими крабами. Тела в подвалах, тела в подворотнях, тела в постелях, тела в багажнике «крайслера» с номерами другого штата, тела на каталках за синей ширмой в реанимации Университетской больницы, с все еще торчащими трубками и катетерами, словно в насмешку над прогрессом медицины. Тела и части тел, упавшие с балконов, с крыш, с погрузочных кранов в морском терминале. Тела, раздавленные тяжелыми механизмами, удушенные углекислым газом или висящие в петле из носков в КПЗ Центрального района. Тела в колыбели, окруженные плюшевыми зверюшками, крошечные тела в объятьях скорбящих матерей, не понимающих, что их малыш просто перестал дышать, безо всякой на то причины.

      Зимой детектив стоит в воде и пепле, принюхиваясь к характерному запаху, пока пожарные убирают обломки с тел детей, оставшихся в спальне, когда закоротило обогреватель. Летом стоит в квартире на третьем этаже без окон и с плохой вентиляцией, глядя, как медики переносят раздутый труп восьмидесятишестилетнего пенсионера, скончавшегося в постели и пролежавшего там до тех пор, пока соседи уже не могли выносить эту вонь. Он уступает дорогу, когда беднягу выкатывают наружу, зная, что тело того и гляди лопнет, еще зная и то, что запах пропитает ткань одежды и волосы в носу до конца дня. Он видит утопленников после первых теплых дней весны и бессмысленную стрельбу в баре – обряд первой июльской жары. В начале осени, когда желтеют листья и школы открывают двери, он проводит несколько дней в Юго-Западной, Лейк-Клифтонской или в еще какой-нибудь школе, куда семнадцатилетние дарования приходят с заряженными магнумами и заканчивают учебный день, отстрелив однокласснику пальцы на парковке. И время от времени в течение всего