Несколько тёмных историй. Игорь Валерьевич Мерцалов

останавливайся, – сказал Канат.

      – Не дурак.

      – Эй, парни…

      Сергей нервно выкрикнул, перебив меня:

      – Нет!

      Серый «Volkswagen» со смятой крышей и разбитыми стёклами пролетел мимо нас по правому борту.

      – Пожалуйста! Это Лёшкина машина, я её знаю!

      Сергей, сморщившись, как от зубной боли, сбавил скорость.

      – Знакомый, что ли?

      – Сосед! Остановите, пожалуйста!

      – А если она рядом? – воскликнул Канат.

      Но Сергей уже принял решение. «ГАЗель» остановилась и двинулась задним ходом.

      – Авось пронесёт. Вон, солнце уже появилось.

      – Ох, алла… – протянул Канат.

      ***

      Величественное солнце, равнодушное к бурлению человеческого мирка, неторопливо восходило на свой небесный трон. Я сидел на раме лежащего велосипеда. Один из патрульных подошёл ко мне и протянул сигарету.

      – У вас кончились? Возьмите.

      – Благодарю.

      Пальцы дрожали, две спички пропали даром. Полицейский взял у меня коробок, сложил жёсткие ладони «лодочкой», чиркнул и протянул мне надёжно укрытый от ветра огонёк. Я поймал его дрожащим концом сигареты и глубоко затянулся.

      – Расскажите толком, – попросил полицейский и сел рядом со мной на корточки. – Вы знали погибшего?

      – Да, с детства, – проговорил я. – Это Лёшка Шарафутдинов. На соседней улице жил.

      – А его… подругу – знаете?

      Я ответил не сразу: тупая спица в сердце мешала говорить.

      – Знаю. Тоже с детства.

      – Серьёзно у них было, да? – участливо спросил патрульный.

      – Надо полагать.

      Что тут ещё скажешь? Задранная юбка, лифчик на полу машины – да, надо полагать, у них всё было довольно-таки серьёзно.

      – Как её звали?

      – Кружилина. Оксана Витальевна. Давайте об этом потом, – попросил я.

      Он внимательно посмотрел на меня, кивнул и встал.

      Я достал смартфон и открыл папку с фотографиями Ксанки. Смотреть на них было сродни мазохизму, но нужно было прогнать видение изломанного тела и кровавой каши вместо правой половины лица. Левая половина уцелела. Я провёл много времени возле смятой машины, глядя на белую щёку с родинкой посреди чёрных лоскутьев плоти. Она казалась чашечкой какого-то отвратительного цветка.

      Мы у неё дома, мы в поле (Ксанка в венке из одуванчиков), мы в кафе, мы городском парке, мы на вечеринке у друзей (Ксанка на поддаче, и сама она этого снимка никогда не видела). Ксанка на берегу реки. Ксанка после душа, прикрывается полотенцем и притворно сердится на меня.

      Мы в детстве. Мне десять, ей восемь. Растрёпанные, счастливые. Большая компания детворы играла в догонялки, а мой отец наугад щёлкнул нас на свой доисторический «ФЭД». По случайности я и Ксанка оказались рядом, словно позировали на фоне бегающих друзей. Потом я решил, что этот снимок был знаком судьбы, потому и отсканировал его.

      Да уж, знак… никогда раньше не обращал внимания, что точно между нашими фигурами на заднем плане замер Лёшка.