Светлая сторона тьмы. Сборник рассказов. Роман Брюханов

радиоприемником стояла любимая и единственная Стёпина жёлтая пол-литровая кружка, с края которой свешивались хвосты чайных пакетиков, не меньше пяти штук. Один хвостик был обмотан вокруг ручки. Сосуд окружали обломки печенья, на одном из обломков восседал таракан.

      Порядок обнаруживался только на книжном стеллаже, где книги стояли ровно, корешок к корешку, строго по алфавиту и в соответствии с жанром. Другой мебели у Стёпы не было.

      Я принялся собирать листы бумаги с пола. Сразу заговаривать с другом было недопустимо. Творческие кризисы случались у него и раньше, но до сего дня ноутбук их благополучно переживал. Когда я выуживал карандаш, закатившийся под диван, Стёпа заговорил хриплым простуженным голосом.

      – Лестница, брат.

      Я поставил стакан с карандашами на стол и уставился на друга.

      – Лестница?

      – Лестница, – повторил он, по-прежнему глядя в потолок. – Лестница в небо. Лэд Зэппелин.

      – Это она тебя довела?

      – Можно и так сказать.

      – А как ещё можно сказать? – Стёпа любил, чтобы ему задавали наводящие вопросы.

      – Эта песня гениальна, брат, – сказал друг и повернул ко мне небритое лицо с огромными темными кругами под глазами. – Ты так не думаешь?

      – Она прекрасна, – сказал я, разведя руками. – О чём тут говорить? Это шедевр.

      – Вот! – Степан рывком сел на диване. – Это шедевр! Это чертов шедевр! И никто, и ничто не властно над ним! Она была шедевром в семьдесят первом, и она шедевр сейчас, через пятьдесят лет. Полвека, брат!

      Стёпа вскочил и заметался по комнате, ероша свои черные, слегка припудренные сединой волосы. Он выхватил из стакана ручку и стал грызть её со стороны стержня.

      – Ты понимаешь? – вдруг остановился он, схватив меня за плечо. – Ты понимаешь?

      – Конечно, понимаю, – ответил я. – Песня – огонь. Только при чем тут твой ноут? Он тихо её играл?

      Степан застонал и закрыл рукой глаза. Затем защелкал пальцами и стал рыскать взглядом по потолку.

      – Ты пойми, брат, – наконец, сказал он, буравя меня глазами, – Пейдж и Плант[4] могли ничего больше не сочинить в жизни. Могли даже не сочинять. Им можно было завязать с сочинительством и играть всю жизнь одну только «Лестницу». И всё равно они были бы круты, а песня была бы шедевром. Это ты понимаешь?

      Я щелчком сбил таракана с печенья, сгреб крошки в ладонь и высыпал их в кружку.

      – Я понял твою мысль. При чём тут ноут? Ты же знаешь, что не заработаешь на новый.

      – Да как при чём?! – вскричал Стёпа. – Ещё как при чём! Леонардо да Винчи мог написать одну Джоконду и бросить кисти. Квины могли записать одну «Рапсодию» и забить нахрен! Харпер Ли – «Пересмешника», Достоевский – «Бесов», Сэлинджер – «Над пропастью»…

      – Ли и так только «Пересмешника» написала, – перебил я его. – Всё остальное там что-то не очень-то получилось, как я понимаю.

      – Вот! – Стёпа победно затряс кулаком перед моим лицом. – И она вошла в историю! Написала одну книгу и вот она, –

4

Джимми Пейдж и Роберт Плант, основатели британской рок-группы Led Zeppelin.