Осень в Сокольниках. Эдуард Хруцкий

зеленого стекла, рядом с ней пиво, над ними возвышался портвейн с экзотической надписью «Кавказ».

      Ловкими пальцами Лю-Лю разложил колбаску одесскую, порезанную, сырки плавленые, редисочку, даже помидоры сумел достать.

      – Ну, как стол? – спросил он.

      Вадим восторженно развел руками. Тогда Лю-Лю вытащил из кармана воблу и победно посмотрел на них.

      – Класс, – сказал Доктор и крепкими пальцами сорвал фольгу с водочной головки. Потом зубами открыл пивные бутылки и выдернул пробку из портвейна. – Ну, поехали, – сказал он.

      – Со знакомством, – добавил Лю-Лю.

      – Чтоб не в последний, – ответил Вадим.

      Выпили и начали закусывать. Хрустели редиской, ломали пополам помидоры.

      – Давай твою фирму, – сказал, отдуваясь, Доктор.

      Вадим достал сигареты. Закурили. Помолчали.

      – Тебя как зовут-то, а то мужик ты вроде наш, леченный, а имени твоего не знаем.

      – Вадим.

      – А меня Борис, а вон его – Лю-Лю, Сережа. Ты где работаешь?

      – В кино.

      – Кем? – спросил Лю-Лю-Сережа.

      – Сценаристом.

      – Хорошее дело, я тоже работал на научно-популярной студии осветителем. В ассистенты оператора должен был переходить, да вот… – Лю-Лю-Сережа махнул рукой. – Запил.

      – Тоже мне Эдуард Тиссе, – Доктор-Боря блеснул кинематографической эрудицией, – таскал бы ящики за оператором и получал сотню. А сейчас мы волонтеры. Свободные грузчики. Свою десятку в день имеем и на воздухе.

      – Да разве в этом дело? – Лицо Лю-Лю-Сережи стало печальным.

      – А в чем? – поинтересовался Доктор-Боря. – В чем? Я про нашу жизнь так понимаю. Раз не нашло общество применения моей физической силе ума, то я деклассировался. Точно? – Он хлопнул Вадима по плечу.

      – Это как сказать.

      Доктор разлил по новой.

      – Спор наш философский, просто так его закончить нельзя. Поехали.

      Они «поехали» опять. Вадим, мысленно матерясь, глотал сладковато-противный портвейн. Он уже и не помнил, когда ему приходилось пить такую гадость. Доктор понял его по-своему.

      – Тяжело идет с отвычки?

      Вадим, жуя колбасу, кивнул.

      – Так всегда бывает после лечения. Ты это дело брось. Пей, живи, а остальное не бери в голову. Копейка понадобится – приходи в артель, возьмем.

      – А Хоттабыч тоже в вашей артели был?

      – Нет. Он рукастый. Из домоуправления слесаря не дозовешься, а он пожалуйста. Ему люди платят.

      – Подвел он меня.

      – Как так? – Доктор начал пьянеть, лицо его побордовело, речь замедлилась.

      – Обещал достать плитку керамическую, узорную. Мне она зачем? Я ее для человека доставал. Нужного. Он мне работу дает.

      – Вот падла. Трепач паршивый. Ты слышишь, Сережа, такого человека подвел.

      – Видел я у него эту плитку, – сказал Лю-Лю-Сережа, – видел. Он, видать, с нее и загулял. Ты вот что, Вадим, поезжай на Пушкинскую, в бар. Он, когда при деньгах, там гуляет с дружками. Он же жил там. Спроси Батона