Человеческий фактор. Александр Леонидович Миронов

духмяные!

      Выскочил из горницы Игнат и закружился. Куда девалась взрослость…

      – Ну, как? – восторженно спрашивал он, разводя широкие штанины в стороны. – Лихо?

      – Цыга-ан! Настоящий цыган, – отвечала за всех мать, виновато и радостно поглядывая на Олю, та улыбалась с тихой радостью, за которой угадывалась грусть пережившего немало человека.

      Игнат, подпрыгивая, убежал на улицу.

      Галя ушла в горницу. А Оля тем временем набросила матери на плечи цветастый широкий платок и выложила на стол сатиновый отрез на платье. Татьяна Яковлевна всплеснула руками, протестуя.

      – Ты что же это? Зачем? А себе?..

      – Что себе?.. Себе подождёт, – засмеялась дочь. – Вы тут совсем обносились. Забыла, поди, когда последний раз обнову справляла?

      У Татьяна Яковлевна к горлу подступил комок: да что же ты со мной делаешь, девочка моя?!.

      Вышла Галя. Голубая кофточка пришлась ей впору, и девочка сразу повзрослела, посерьёзнела, даже осанка изменилась; девушка стала более женственной, грациозней.

      – Ах, Галка!.. – только-то и смогла выдохнуть мать.

      Татьяна Яковлевна, глядя на дочерей, улыбалась ломаной улыбкой сквозь слезы, и видела перед собой уже не девочек – девушек. Выросли. Как выросли!.. Худо, правда, тяжело было, но выросли. И понимала, что не будь старшей дочери, не отослали бы её тогда на тот военный завод, смогла бы она одна поднять такую ораву? Вот уж воистину: не было бы счастья, да несчастье помогло. И радость, и горе до слёз. Каково-то у них дальше сложится? Войны бы не было больше, войны…

      Вбежала Нюська. Она с порога бросилась к Гале, приняв её за городскую сестру; та показалась ослепительно нарядной – в новой кофточке, в платке на плечах (в Олином подарке для матери), стояла перед зеркалом, висевшем на стене, и красовалась.

      – Здорова, сестрёнка! – припала девочка в сестре.

      – Здорово! Давно не виделись, – засмеялась Галя, а вместе с ней и все присутствующие.

      Девочка растерянно отстранилась от Нади и вопросительно посмотрела на мать. Рядом с ней на скамейке у окна, из-за света, падающего из него, не разглядела гостью, сидела девушка. Она показалась совсем молоденькой, щуплой и как будто бы смахивала на мамку, как Лёнька сказывал, но ничуточку не походила на Тоську Середкину. Ну вот, ни капельки!

      Нюська кисло хмыкнула – тоже мне, городская! И неохотно подошла к сестре.

      Лёнька задержался на улице. Игнат щеголял перед пацанами обновой, разводя в стороны широкие штанины.

      – Цыганские, – говорил, – сестра с городу привезла!

      И Лёнька заспешил домой. Его тоже ждала радость.

      Твист

      В полях цветущих пшеница колосится,

      Где играет жаворонок, веселится –

      Скрываются в цвету полянки:

      Плесень и грибы поганки.

      МАЛ.

      Тимофей Карпак вернулся в родное село. Внешне он был таким же, как и до войны: высоким, плечистым, сильным, но поседевшим и с дышащей ямой над правым глазом – пролом черепа – отчего глаз при волнении воспалялся, багровел, контрастно