Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза. Элисон Уэйр

за кордиалом и устроилась рядом следить за больной. Сесилия принесла книги, чтобы скоротать время, а вскоре пришли и мать с доктором.

      – Это всего лишь лихорадка, – объявил он, задав Марии несколько вопросов и посмотрев ее мочу. – Она поправится через несколько дней.

      Однако Марии не становилось лучше. Лихорадка усилилась, и девочка стала жаловаться на боль в груди. Вскоре она просипела, что не может вдохнуть, а потом слова ее утратили всякий смысл. Глаза отца и матери, сидевших с двух сторон от кровати, встретились.

      – Нужно послать за Нэдом, – хрипло проговорил король.

      Елизавета потеряла покой. Она не отходила от Марии и засыпала от усталости, сидя в кресле у постели больной. Дни напролет она молилась, упрашивая Господа спасти сестру.

      – Не дай ей умереть! – взывала принцесса.

      Мать тоже постоянно была рядом, держала Марию за руку, промакивала ей лоб прохладной влажной фланелью, молясь, чтобы дочь поправилась; лицо ее превратилось в маску страдания. Наконец приехал Нэд, ангельски красивый. За время, прошедшее с Рождества, он вытянулся и выглядел принцем до кончиков ногтей.

      – Милая сестрица… – сказал Нэд и расплакался, так как Мария представляла собой печальное зрелище – волосы ее были влажны от пота, а губы имели пугающий синеватый оттенок.

      В ту ночь Елизавета заснула в кресле, а проснувшись, увидела, что мать качает на руках тело сестры и тихо причитает, по щекам ее катились слезы. Принцесса разрыдалась. Прибежал отец, вызванный врачом. Он обнял Елизавету и крепко прижал к себе.

      – Мария теперь с Господом. Вы должны радоваться за нее… – Голос его оборвался, король повернулся к постели. – Наш добрый ангел покоится в мире, Бет. – Он обхватил руками жену и покойницу-дочь и залился жалобным плачем.

      Четыре дня забальзамированное тело Марии, окруженное свечами, лежало на одре в главном холле, чтобы все могли проститься с нею. Елизавета и ее братья и сестры по очереди дежурили у гроба. Даже Йорк сохранял серьезное лицо. Король и королева не появлялись на публике. Они скорбели за закрытыми дверями своих покоев и утешали младших детей, которые не вполне осознавали тяжесть утраты.

      Когда настал момент идти за гробом в соседнюю церковь обсервантов[17], которую основал отец, Елизавета застыла на месте. Она не могла смириться с этим. Она была совершенно измотана. Родители предложили ей с сестрами остаться во дворце. Они и сами решили не присутствовать на погребении, не могли справиться с горем. За гробом Марии, поставленным на повозку с ее гербом, которую везли кони в соболиных попонах, в долгую поездку к церкви Святого Георгия в Виндзоре отправился облаченный в черное Нэд. Там тело Марии было упокоено рядом с ее братом Георгом.

      Лето в тот год казалось какой-то насмешкой. Елизавета чувствовала, что солнце не должно светить на мир, в котором так бесповоротно нет Марии. Дни перетекали один в другой под покровом печали, и повсюду принцессе встречались горькие напоминания об умершей сестре. Елизавета попыталась обратиться

17

Обсерванты – монахи-францисканцы самого строгого толка.