Сахар и золото. Эмма Скотт

меня внутрь, но она вдруг резко остановилась, словно вспомнив какое-то правило.

      – Презерватив!

      И она потянулась к ящику прикроватной тумбочки.

      Я покорно надел защиту. А после Фиона приняла меня в свое тело, и мир исчез в идеальном покое. Весь остаток ночи я растворялся в ней. Доводил до мощного оргазма. И так по кругу, пока мы оба не выдохлись.

      Позже Фиона уснула, а я обнял ее так, как обнимают только того, кто тебе не принадлежит.

      Глава 8

      Николай

      Фиона лежала на моей груди. Мы тесно прижимались друг к другу, соприкасаясь обнаженной кожей. Серый утренний свет пробивался сквозь не желающие рассеиваться грозовые тучи. Снова барабанил по стеклу дождь. Я откинулся на подушки. Вымотанное тело отяжелело. Снаружи буря не утихала, но в студии Фионы меня окружала плотная тишина, от которой клонило в сон.

      Нежные пальчики прошлись по татуировкам на моей груди, по плечу и дальше вниз по руке.

      – Сожми кулак, – попросила она. – А теперь оба.

      Левой рукой я лениво перебирал ее волосы, но вытащил ладонь и выполнил просьбу.

      – Пешка и обман, – прочитала Фиона, очерчивая контур выбитых между костяшками букв, а потом заглянула мне в лицо. – Что это означает?

      – Разве это не похоже на жизнь? Мы все пешки в космической игре. Либо так, либо все это гребаная шутка.

      «Или ошибка. Я ошибка».

      – Мрачновато звучит, тебе не кажется? – нахмурилась Фиона.

      Я пожал плечами.

      Она переплела наши пальцы, и стало заметно, насколько бледнее ее кожа. Особенно на фоне моих темных татуировок.

      – Если бы я захотела набить буквы на каждом пальце, знаешь, что это было бы?

      «Любовь и надежда».

      Я отрицательно покачал головой.

      – Не единого предположения.

      – Любовь и надежда, – ответила Фиона. – Вот такая для меня жизнь. Любить заботящихся о тебе людей и надеяться, что боль станет терпимой или со временем уйдет.

      «О ком заботишься ты, Фиона, и кто заботится о тебе?»

      Провидение не могло ответить, а реальный мир не давал никаких подсказок. Ни фотографий на стенах, ни звонков или сообщений, никакого упоминания о семье. Единственным свидетельством ее взаимодействия с внешним миром была фотография на тумбочке. На ней Фиона улыбалась в объятиях афроамериканки и двух парней приблизительно моего возраста. Судя по всему, они находились на ярмарке, поскольку на заднем фоне виднелось колесо обозрения, а один из парней держал в руках сахарную вату, по цвету напоминающую волосы Фионы.

      Я не привык задавать личные вопросы, поэтому сейчас с трудом заставил себя открыть рот.

      – Итак… как долго ты здесь живешь?

      – Два года, – отозвалась она. – Здесь прекрасный вид, но сама студия маловата. Пока нормально, я ведь коплю деньги на переезд.

      – И куда на этот раз?

      Аккуратные черты лица Фионы напряглись. Она испытывала неуверенность и сомнение. Благодаря провидению я увидел темные облака воспоминания – хотя нет, нескольких