Разбойничьи Острова. Яна Вальд

– вот она и собирает. Недоуменно смотрит на осколки витражей, разбитые статуи, обгоревшие клочки пергаментов. Дельфина не умела читать, но буквы всегда ее завораживали. Великий труд был потрачен на то, чтобы пригвоздить слова к страницам, – наверняка они очень важны. Вокруг только мертвые – защитники святилища и нападавшие, монахи, крестьяне, наемники лежат вместе, перед ликом Мары мало отличаются друг от друга. Выжившие разбежались или ушли с победой.

      Дельфине попался труп, словно более мертвый, чем прочие – с выколотыми глаза. За свои неполные двадцать лет она много всего повидала, она не вскрикнула и не отшатнулась. Но молодая женщина не хотела бы дожить до дня, когда спокойно пройдет мимо такого. Все лицо в крови, видно, истязали еще живого. И, даже не добили, а бросили умирать. Такое Дельфина понимать отказывалась.

      Помнится, однажды она сказала, что не станет убивать беспомощных пленников. Медуза посмеялась ее наивности и была права. Десять дней назад свершилось Посвящение Ириса. Своего противника он легко одолел, а после Дельфине старшая Жрица Хона приказала исполнить Обряд до конца. И она согласилась, не споря. Пленник – жертва Маре. Страшно подумать, что будет с Ирисом, если не задобрить Госпожу Смерть. Дельфине казалось лицемерием оставлять эту тяжелую обязанность другим Жрицам. Если человек обречен, какое ему дело до совести полача? Ее совесть принадлежит Общине и все выдержит. Молодой регинец был серьезно ранен, в смерть шагнул из забытья. Быть может, кинжал избавил его от мучений, – но Дельфина запретила себе искать оправдания.

      Зажмурившись, она попросила бездомную богиню Ану принять этого мальчика в край регинских богов. Колокольчиком в пыльном воздухе представила себе ответ богини.

      Дельфина подсчитывает, загибая пальцы. Нравится или нет, но за двадцать лет рейдов ей семь раз приходилось совершать Обряд жертвоприношения. Ее кинжал обрывал жизни единственным ударом – мгновенно, почти безболезненно. По крайней мере, так ей кажется. Но она и теперь оправданий себе не ищет.

      Люди монладского сеньора прошлись по всему побережью Лусинии, Островам оставили сгоревшие дотла деревушки и вытоптанные поля. И вдоволь мертвецов. Часто – не воинов, а крестьян, которые пытались защитить свои дома. “И женщин! – недоумевала Дельфина. – Но зачем? Регинки ведь не как мы, за оружие не берутся”. Она видела задранные подолы погибших и холодела при мысли о том, как они умирали.

      “Господин мой, Алтимар, не дай мне никогда попасть в лапы этих чудовищ! Господин мой, я видела и детей. Глупо, знаю, что невозможно, – но каждый раз, когда подхожу к мертвому ребенку, мне кажется, что это моя девочка…”

      Материнство не пошло на пользу воинскому таланту Дельфины, если у нее вообще был такой талант. Она жила грабежом – и все равно не понимала бессмысленной жестокости. Должна же существовать причина, зажигающая в людях страсть к уничтожению! Она спросила об этом Аквина, и тот ответил:

      – Страх, злость, власть. Человек с окровавленным мечом – он