Мифы Ктулху. Роберт Ирвин Говард

произнес дон. – Он хорошо обучен, и из него выйдет прекрасный слуга. Но помни – раб выгоднее слуги: ведь ему нужна лишь похлебка, да тряпка на чресла, да посвист хлыста, напоминающий ему, где его место…

      Вскорости я узнал, отчего Гола пожелал «перейти в услужение» именно ко мне, отдав моей персоне предпочтение перед всеми остальными: оказалось, из-за моих волос. Как и многие денди, в ту пору я носил длинные завитые локоны, ниспадавшие на плечи. Так получилось, что на вечеринке я был единственным мужчиной с такой прической; в дальнейшем Гола сидел и часами смотрел на меня в молчаливом восхищении. Его застывший взгляд быстро приводил меня в утомление, и я выпроваживал его.

      Именно в тот вечер затаенная вражда между бароном фон Шиллером и Жаном Дезмартом взвилась настоящим пламенем! Как издавна повелось, причиной стала женщина – Марсита, заведшая с ними обоими флирт самого возмутительного толка. Она даже не задумалась о возможных последствиях своего поведения – ведь Дезмарт был неоперившимся молодым глупцом, а Шиллер – похотливым бывалым зверем. Но вы скажите мне, месье: где это видано, чтобы женщина свободного нрава задумывалась о последствиях? Взаимная неприязнь конкурентов за ее внимание разгорелась до убийственной ярости, когда немец полез к Марсите с лобзаниями.

      Вскоре во дворе уже вовсю звенели шпаги, но прежде чем сам дон призвал кавалеров к благоразумию, Луиджи встрял меж сражающихся, выбил у обоих оружие и растолкал по сторонам.

      – Синьоры, – проговорил он негромко, но с трепещущей в голосе яростью, – разве же подобает высокородным так сцепляться? Да еще и из-за кого – из-за моей сестры! Клянусь дьявольским перстом: вам обоим изрядно недостает ума! А ты, Марсита, немедленно отправляйся в свою комнату и не выходи оттуда, пока я тебе не разрешу.

      Она повиновалась, потому что, несмотря на ее независимость, ни разу не была замечена в перебранке с братом, который из-за своей худощавой, юношеской комплекции часто казался недостаточно мужественным… но только не сейчас, в поистине тигрином напряжении, с убийственно сверкающими очами.

      Оба джентльмена подали друг другу руки в знак извинения, но взгляды, которые они при этом бросали друг на друга, ясно указывали, что они пока не хотят забывать о ссоре и что та снова разразится при малейшем предлоге.

      Той ночью я внезапно проснулся, продрогший от ужаса, с чудны´м, диким чувством на сердце. Откуда оно явилось – я не мог сказать. Поднявшись с кровати, я проверил, плотно ли заперта дверь.

      Увидев Голу спящим на полу, я раздраженно окрикнул его. Он поспешно встал, потер заспанные глаза – и вдруг тишину нарушил дикий крик, эхом разнесшийся по всему замку. Поскольку то был крик девушки, застигнутой смертельным ужасом, охранник у частокола тут же всполошился. Гола хрипло вскрикнул и укрылся за диваном. Я распахнул дверь и побежал по темному коридору; в самом низу винтовой лестницы я на кого-то натолкнулся, и на пару с ним мы пересчитали немногие оставшиеся ступени. Когда из мрака посыпались одышливые извинения, я понял по голосу, что