Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8. Группа авторов

не было.

      В отчаянии я пошел обратно. По дороге зашел в каюту. Элла спросила меня, что происходит.

      – Да там какая-то женщина рожает, а я доктора найти не могу.

      – Да вы сами справитесь, смотрите, как вы за Еленкой ходите, – сказала она в шутку.

      Я зашел в каюту только потому, что оставил там шашку, на ножнах которой был приклеен санитарный пакет, который, я думал, мог бы доктору или кому-нибудь другому пригодиться. Неужели среди всех этих людей нет акушерки? Но вернулся и нашел только матроса с двумя фонарями и ведром горячей воды.

      – Это не очень чистая, – сказал он. – Нашли кого-нибудь?

      – Нет, не нашел.

      – Так что ж мы будем делать?

      – Мы вдвоем справимся.

      Я знал, что в санитарном пакете были марганцевые кристаллы. Женщина, которая рожала, была лет 35—36. Я ее спросил:

      – Это что, ваш первый ребенок?

      – Нет, нет, четвертый.

      – Да вы знаете, что делать? – спросил испуганно матрос.

      – Да, знаю, – солгал я, видя, что никто не помогает.

      Только несколько дней тому назад я присутствовал на родах дочери старшины да видел достаточно отелений с детства. С Божьей помощью как-то справиться нужно. Я вдруг вспомнил, что Бутчер потребовал чистые полотенца и нитку шелка. У него был какой-то пакетик, из которого он вынул скальпель. Ничего такого у меня не было. Вдруг вспомнил перочинный ножик.

      Женщина стонала, вскрикивала, соседки рядом охали. Две из них нашли какие-то чистые тряпки. Одна стала вытягивать нитки из, как она говорила, шелковой шали.

      Вода с марганцем превратилась в малиновую жидкость. И вдруг, под оханье соседей, появилась голова ребенка. Я был удивлен, как быстро после этого выскользнуло все тело. Я стал действовать совершенно механически, повторяя то, что делал Бутчер. Моя робость незнания исчезла только потому, что нужно было действовать. Потом я удивился, как просто все вышло, даже стало смешно.

      Матрос и я на корточках, при двух фонарях и парующем ведре, женщина с раскинутыми ногами, три освещенных испуганных лица соседок и ребенок в смеси воды и крови, – какую картину мог бы написать Рембрандт!

      Все пошло как будто по заказу. Мой нож над зажженной матросом спичкой, перевязка пуповины шелковой нитью… Я поднял девочку, и сразу же одна из женщин пришла в себя:

      – Не так, не так, дайте сюда.

      Взяла за ноги и потрясла, девочка закричала.

      Как видно, я был напряжен, потому что, как только я передал ребенка, обозлился:

      – Так если вы знали, чего же не помогали?!

      Что она ответила, не помню.

      – Так теперь вы приберите и смотрите за матерью.

      Мы с матросом встали.

      – Это вы умно сделали! – сказал он с уважением.

      – Ничего не умно, вы сами могли бы это сделать, но что эти дуры в углу сидели и нас в акушеров превратили, вот сукины дочери…

      Мы вышли с матросом на палубу. Единственно, чем я был доволен, что вся эта катавасия меня вылечила от морской болезни. «Ксению» продолжало качать, но на меня это уже не действовало.

      Перед