Несвоевременные. Ида Эфемер

жизнью, а я всё равно о них забочусь. Но скоро не смогу.

      – Вот видишь! А совсем недавно говорила, что Софус у тебя не оживает.

      – Не без твоей помощи, Эд, он ожил.

      – Уж не надо, – отмахнулся тот. – Я лишь дал тебе инструмент, а талант позволил тебе верно распорядиться им.

      – Да, писательского застоя как не бывало. За считаные недели книга написалась как на духу! Сама! Ах да, ты не брался за редактирование?

      – Всё никак не дойдут руки, – виновато ответил доктор.

      – Работа, понимаю. Не откладывай в долгий ящик, пожалуйста: издатель заинтересовался. Уже предложил мне контракт. Я могла бы нанять стороннего редактора, но тебе доверяю больше. Это же в чём-то наше совместное детище. Оставлю тебе ключи от квартиры в почтовом ящике, как обычно, – приходи. А компьютер мой всегда включён, можешь подсоединяться в любой момент. Полагаюсь на тебя. Беги работай. Не задерживаю.

      «До скорого, – только и сказал доктор в уже смолкшую трубку. – Не брошу я твоих детей, Ида. И истории не дам заглохнуть. Когда писатель ставит точку, история на самом деле только начинается…»

      I

      Хлопнула дверь, и по ступеням защёлкали каблуки, эхом разбиваясь о матовые стены, устремляясь по лестнице вниз, отскакивая от тяжёлых ног, как гравий на каменистой дороге отскакивает от рассекающих полотно колёс.

      На лестничной площадке доктор Экзистенский самозабвенно курил, сжигая в дыму сигареты тревоги ушедшего дня. Он глубоко вдыхал, щурился из-за запотевших стёкол очков, закрывал глаза, задерживал на секунду в лёгких едкий, густой, терпкий дым, с шумом выпускал его клубы, прояснялся в лице и словно погружался в дремоту. Затем повторял ритуал – то ли священнодействие, то ли интимный акт, пока не насыщался, не напитывался вдоволь одурманивающим табачным умиротворением.

      – Когда я уже дождусь заслуженного отдыха?! – наконец выдернув себя из глубин раздумий, воскликнул он, адресуя ничего не значащее послание самому чуткому слушателю. Мир, существующий на отдельно взятом куске пространства, напомнил о себе и отозвался шумом улицы из окна и голосами стоящих в нескольких шагах от него сотрудников, которые оживлённо разговаривали, снимая напряжение в последний день очередной рабочей недели, уже унёсшейся куда-то в область воспоминаний.

      – Довольно! – воскликнул доктор и стал прохаживаться взад-вперёд по площадке, каблуками коричневых лакированных полуботинок, блестящих, как кожа саламандры, выбивая туземный барабанный ритм. – Хватит, нет сил. Пройдёт симпозиум – и поставлю точку. Нужно рвать эту порочную связь с работой и начинать жить. Я не молодею. Время, потраченное впустую, обратно не выменяешь…

      Беседовавшие в стороне понизили тон. Некоторые стали украдкой озираться, робко посматривая в его сторону, точно невзначай подслушали им не предназначенное. Один из них оторвался от коллег, подошёл к доктору так близко, чтобы их не могли услышать другие, и вполголоса спросил:

      – Есть