Уроки рисования. Александр Леонидович Миронов

Она что-то шила на швейной машинке, которую недавно в рассрочку приобрела у кого-то с рук. Мы ввалили в квартирку с шумом, и я, прямо с порога, бабахнул:

      – Мамка, я папку привёл!

      Мама смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Лицо её вначале побледнело, затем слегка порозовело. Она настолько, видимо, растерялась, что не могла сразу сообразить, что к чему, сидела, не стронувшись с места.

      Мне же такая медлительность матери была непонятной и я, подбежав к ней, стал теребить её за плечо, за руку.

      – Папка, папка это! Я его в поезде нашёл! Вставай!..

      Мама, наконец, поднялась. Дрожащими руками убрала с колен материал и с запинкой сказала:

      – Извините… Так всё неожиданно… Проходите.

      Она показала на табурет, стоявший с другой стороны кухонного столика, на котором она только что шила.

      Семёныч, войдя в квартиру, поздоровался. На приглашение мамы согласно кивнул, оглядываясь, сел, сняв с головы фуражку с зелёным околышком. Я бойко устроился на его коленях.

      Мама унесла машинку в спаленку, которую отгораживала от кухни дощатая перегородка и штора, вышла оттуда, несколько оправившись от волнения. Смущённо улыбнувшись нам, подошла к кирпичной печи, намереваясь подтопить её. Пододвинула на кружок чайник.

      – Вы, пожалуйста, не хлопочите. Я на минутку, – сказал Семёныч. – Вот Вовика проводил. Папка да папка…

      Мама понимающе кивала головой, глаза у неё блестели.

      Я не мог надышаться табачным запахом, которым Семёныч, казалось, был весь пропитан. Его густые русые усы завивались кончиками вверх, и он время от времени, от смущения, наверное, подкручивал их, глаза добрые, улыбчивые. Он разрешил мне потрогать его медаль и значки на груди и на погонах. Его фуражка накрыла мою голову вместе с ушами и глазами, с которых я постоянно её поддевал рукой. Она была тёплой и пахла пóтом. В ней я и выскочил на улицу хвастаться перед пацанами.

      Когда я вернулся, Семёныч прощался с мамой.

      – Вы уж простите. Пришли, переполошили… А сынок у вас добрый малый и поёт хорошо, – и добавил: – Отца ему не хватает.

      Тетя Зоя Русанова, наша соседка, отвечала за маму:

      – Так, где ж его взять? Путных нет, а пьяниц нам не надо. Только дитё портить.

      Я стоял у дверного косяка и никак не мог понять, почему мой отец, которого я так долго ждал и искал, уходит от нас? Я пялил на него недоуменно глаза, и слёзы начали подкатывать к уголкам глаз, пощипывать их.

      Семёныч пожал руку тете Зои. Потом маме.

      – До свидания, хозяюшка. Извините… Кажется, я поступил опрометчиво. Вы уж не обессудьте. Успокойте тут мальчика…

      Он обернулся и увидел меня. Подошёл и, присев передо мной на корточки, легонько шлёпнул по моим оттопыренным губам пальцем. Они брынькнули.

      – Ну что ты, Вовчик, надулся? – поправил на моей голове свою фуражку и подмигнул. – Служить мне надо, вот, брат, какое дело. Ты уже вон какой бравый солдат, понять должен.

      Я проглотил подступивший к горлу комок, и слёзы мои как будто бы