Вынужденная посадка. Марк Москвитин

кого вы убили. – И Дима выложил на стол одиннадцать фотографий. Парень скользнул по ним пустым взглядом.

      – Лохи… И из-за них мне сидеть?

      «Дипломат, тоже…» – внутренне фыркнул Дима. И подумалось: отчего же ты, гад, в столб не влетел? Нет, в людей надо было…

      – Скажите, а что такое лох? – спросил он, собирая фотоснимки. – Я такого слова не знаю.

      – Тупой ты. Или шутить любишь. Лох – это лох, а человек – это человек.

      – После института где собираетесь работать?

      – Понятно, в Штатах.

      – Ко мне есть вопросы?

      – Я спросил. Ты не ответил. Сказал «не могу знать».

      – Тогда всё… Уведите его.

      Родители Колесова, оказалось, ещё сидят у начальника СИЗО. Дима позвонил генералу, доложил обстановку.

      – Везите, Дима, – сказал шеф. – Я сейчас закажу пропуска.

      – Да они на своей машине.

      Штурман: надо ли, чтобы Васенька сидел?

      Я принял посетителей в кабинете. Отец негодяя был выше среднего роста, жирноват. В вырезе расстегнутой рубахи на волосатой груди лежал золотой крест. Виднелся кусок татуировки. В глазах светился хитроватый ум. Матушка была женщина ничего себе, вся в золотых украшениях, склонная к полноте – да нет, пожалуй, в неё уже впавшая… Глаза опухшие, красные.

      – Я знаю о вашем горе, – тихо сказал я.

      – Господин генерал! – начала матушка. – Неужели ничего нельзя сделать? Васенька ещё совсем мальчик…

      – Всё уже сделано, – печально ответил я. – Люди убиты. Горе не только у вас.

      – Но он же не хотел! Выпил мальчик… Все же выпивают.

      – Когда я выпиваю – если выпиваю – то уж, конечно, не сажусь за руль. И вообще ложусь спать.

      – Но давайте подумаем не о мёртвых! Их же не вернуть. Давайте подумаем о живых.

      – А кто вам сказал, что я не думаю о живых? Я думаю о тех людях, которые потеряли своих родных убитыми. И я думаю о тех, которых ваш мальчик не убьёт, потому что будет сидеть. Он опасен, госпожа Колесова!

      Женщина зарыдала. Слёзы негромко стучали в пол. Муж подал ей платок.

      – Неприятное положение, – произнес он густым, хорошо поставленным голосом. – Как хочется проснуться утром и знать, что этой истории как бы не было. Кажется, всё бы отдал. Вы ж понимаете, насколько я платежеспособен. В любой форме, в любой момент. Конфиденциальность полная…

      Я сдержанно улыбнулся.

      – Спасибо. Но это, пожалуй, ни к чему. Только лишняя головная боль. И мне, и вам, и даже молодому человеку. Стоит ли осложнять ситуацию?

      Неудавшийся взяткодатель вздохнул и уставился в пол.

      – Мой помощник говорил с вашим сыном, – продолжал я. – Он совершенно не понимает, что наделал. Для того, чтобы понял, необходимо такое сильное средство, как тюрьма.

      – Но он потеряет всё! – воскликнула Колесова.

      – Он потеряет много, но не всё. Другие потеряли больше. А ваш сын жив, здоров. Смертной казни в России нет. В Штатах за такое сажают на электрический стул. Или в тюрьму на сто восемьдесят лет. Смотря, в каком штате… А у вас ещё, я думаю, и адвокат будет неплохой.

      – Это