Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник). Александр Дюма

стоило бы изложить читателю прекрасные теории, утверждающие, что тюльпаны заимствуют свои цвета у сил природы; быть может, мы заслужили бы одобрение, доказав, что для садовода нет ничего невозможного, если он с терпением и талантом использует в своих трудах жар солнца, нежную чистоту воды, соки почвы и движение воздуха. Но ведь мы сочиняем не трактат о тюльпанах вообще, а решили рассказать историю одного-единственного тюльпана, и тем ограничимся, как бы ни прельщали нас иные темы.

      Бокстель, в который раз осознав превосходство ненавистного врага и свое поражение, потерял вкус к цветоводству и, уже почти обезумев, с головой ушел в наблюдения за работой соперника.

      Дом последнего был весь на виду. Сад, насквозь пронизанный солнцем, комнаты, сквозь окна которых взгляд различал все – ящики, шкафы, коробки, наклейки с надписями, легко читаемыми благодаря подзорной трубе. Луковицы, высаженные Бокстелем в грунт, гнили, в ящиках засыхали всходы, тюльпаны на его грядках чахли, а он тем временем, не щадя себя, немилосердно утомляя глаза, вникал во все, что творилось у ван Берле: можно сказать, он дышал через стебли его тюльпанов, вода, которой их поливали, освежала его, а голод он утолял мягкой, тщательно разрыхленной землей, которой сосед пересыпал свои обожаемые луковицы.

      Но всего любопытнее была та работа, что производилась не в саду.

      Ровно в час ночи ван Берле, услышав бой часов, поднимался к себе в лабораторию, в кабинет с большими окнами, абсолютно не препятствующими подзорной трубе Бокстеля. Ученый зажигал лампы, свет которых, заменяя сияние дня, озарял окна и стены, и Бокстель воочию видел, как проявляет себя изобретательный гений соперника.

      Он смотрел, как тот просеивает семена, опрыскивает их составами, призванными изменить форму или цвет тюльпанов. Догадывался, для чего Корнелис некоторые семена сначала согревал, потом увлажнял, затем соединял с другими посредством чего-то похожего на окулировку – операция чрезвычайно тонкая, требующая фантастической ловкости. Семена, что должны были дать черный цвет, он держал запертыми в темноте; те, от которых требовался красный, раскладывал на солнце или близ горящей лампы, а сулившие белизну, этот простой и законченный символ водной стихии, располагал так, чтобы на них постоянно падал свет, отраженный от поверхности воды.

      Подзорная труба завистника делала его достоянием это невинное колдовство, плод союза детской мечтательности с мужественным гением, этот терпеливый непрестанный труд, на который Бокстель считал себя неспособным. Перед ним как на ладони представала вся жизнь, все помыслы и надежды Корнелиса.

      Странное дело! Такая самозабвенная увлеченность, такая преданность искусству не смягчали свирепой зависти, опалявшей душу Исаака, и снедавшей его жажды мщения. Порой, нацеливая на ван Берле свою подзорную трубу, он тешил себя фантазией, будто в руках у него мушкет, не дающий промаха, и тогда