Зазеркалье. Кристина Генри

об этом сейчас. Ей нужно выбраться из этого жуткого места и вернуться домой. Когда она окажется в безопасности своей комнаты, с плотно набитым животом, с дочиста вымытыми волосами, тогда и подумает обо всех этих неприятных вещах.

      – Плохо, что я не могу превратиться в мышь и прошмыгнуть через площадь, – сказала Элизабет.

      – Кто сказал, что ты этого не можешь, но тогда где окажусь я? – поинтересовался мышонок.

      – Вы могли бы бежать рядом со мной. И проводить меня, конечно.

      – Конечно, – фыркнул мышонок.

      Элизабет показалось, что она уловила легкую язвительность в тоне зверька, и уже собиралась резко ответить – в конце концов, тот сидел в ее кармане, – когда мышонок заговорил снова:

      – Но превращаться ужасно трудно, и если не знаешь, что делаешь, то лучше, пожалуй, и не пытаться. Если только не хочешь всю оставшуюся жизнь проходить с хвостом и усами.

      – Пожалуй, что не хочу.

      – Ну, тогда ты должна придумать, чем тебе укрыться.

      – Именно это я и говорила. Но тут нет никакого плаща.

      – Нет-нет, плащ тут ни при чем, – пискнул мышонок. – Разве я не сказал, что ты волшебница? Ты можешь укрыться своей магией, и никто тебя не увидит.

      Элизабет нахмурилась. Проделать дверь в стене уже было достаточно сложно. Способна ли ее магия помешать всем этим людям – а их немало – увидеть ее?

      – Как мне это сделать? – спросила она.

      И снова мышь шевельнулась, будто пожала плечами, хотя плеч-то у нее на самом деле и не было.

      – Откуда мне знать? Я всего лишь мышь.

      Элизабет пробормотала себе под нос слово, которое, случалось, говорил папа, когда был особенно зол. Мышь тихонько хихикнула.

      Ладно, ей не нужна помощь какой-то там глупой мыши. Она способна сама решить свои проблемы и не собирается просить снова, выставляя себя дурочкой.

      Все, что она делала до сих пор, было так же просто, как желание, но желать чего-то гораздо труднее, когда ты замерзла, голодна и боишься, что тебя поймают. Элизабет очень хотелось положиться на кого-то другого (хотя она никогда, никогда не призналась бы в этом вслух), потому что, если ты ребенок, это тебе и полагается делать – позволять взрослым решать, как лучше. Но взрослые, которые находились вокруг, были не из тех, кому можно доверить принимать за себя решение, так что Элизабет вернулась к тому, с чего начала. Ей придется разбираться самой.

      «Я хочу…» – подумала она и тут поняла, что мысль эта весьма неопределенна и ей нужно вложить в нее намного больше энергии, если она хочет, чтобы желание осуществилось.

      «Я хочу…» – подумала она снова, и в этот момент ей показалось, что один из мужчин по ту сторону площади заметил ее. Возможно, ее выдали светлые волосы или трепещущий на ветру край голубого платья, но сейчас на нее определенно смотрели или по крайней мере смотрели на тележку.

      Внутри все сжалось, скрутилось узлом, и Элизабет, скорчившись от ужаса, зашептала:

      – Ты меня не видишь, не видишь, не видишь.

      Она напряженно прислушивалась, не раздадутся ли