Дневник одного плавания. Сергей Воробьев

приоткрывались завешенные полупрозрачным гипюром глаза, рука с эфеса поднималась вверх, мягко ложилась на край шляпы и вместе со шляпой совершала куртуазный пируэт в воздухе одновременно с изящным реверансом. Поклон был глубоким, но несколько манерным. Однако производил впечатление. После этого «идальго» опять застывал в первоначальной позе. Был он хорош и на вид благороден. Но при тщательном рассмотрении на его лице можно было заметить следы жизненной усталости и разочарования. А неширокая полоска кружевного гипюра на глазах оказалась лишь немудрёным способом прикрыть устойчивое дрожание век, которое нередко появляется у пожилых людей в состоянии долгого статического напряжения.

      Я высказал свои наблюдения «деду». Он приблизился почти к самому лицу лицедея, нагнул голову и заглянул под полоску гипюра.

      – Точно, – констатировал «дед», – наверное, местный алкоголик.

      – Вряд ли, – решил почему-то я, – просто бедный человек. Хотя экипировка его не дешёвая. Был бы алкоголиком, давно бы её пропил. Жаль, что у нас нет денег. Не так уж и часто кидают ему монеты. Здесь народ не такой сердобольный, как у нас в России. В принципе это своего рода труд, представление – театр одного актёра перед Национальным театром, драматическая пьеса без сюжета, но с предсказуемым концом. Турист лучше зайдёт в ближайшее кафе и там истратит свои эскудо. Тем более, что кафе и ресторанов здесь хоть отбавляй.

      К нам подошёл бичеватого вида господин с каким-то, не побоюсь этого слова, интернациональным лицом, как бы адаптированным к местным условиям. То, что в нём присутствовало смешение различных кровей, не вызывало ни малейших сомнений. Его грязно-коричневый загар и выгоревшая на солнце шкиперская борода выдавали в нём человека улицы. Приняв нас почему-то за выходцев из Германии, он обратился к нам с длинной фразой на вполне приличном немецком языке. Я попытался перейти на английский, на что он сразу отреагировал восклицанием: «О! Englishmen!

      – Нет, русские, – поправил я его.

      – О! Русские! – с радостью перешёл он на русский. Как идут дела?

      – Вы знаете русский? – в свою очередь удивились мы.

      Он начал что-то вспоминать и, наконец, произнёс:

      – Очей карашо! Болшое спасибо…, – на этом слове он запнулся, ещё раз произнёс «спасибо», и после продолжительной паузы закончил: «За помощь…». Похоже, он выложил весь свой словарный запас. Подать ему было абсолютно нечего. На данный момент мы являлись такими же нищими, как и он. Если (не дай Бог!) наш пароход отчалит без нас, нам только и останется с Устинычем, что выбрать себе место на площади Дона Педро и показывать вдвоём трюки на старом надёжном совдеповском велосипеде. Может быть, это вызвало бы определённый успех у публики. А вспоминая аплодисменты лиссабонских докеров, можно даже с уверенностью сказать, что успех был бы точно обеспечен. И эскудо сыпались бы на узорчатую мозаику названной площади гораздо гуще и активней, чем перед королевским «идальго»