Пушкин ad marginem. Арам Асоян

не кажется обоснованным, ибо Пушкин сделал все, чтобы Толстой угадывался в послании Чаадаеву безошибочно. Вмешательство цензуры пушкинских усилий не умалило. На узнавание работала ситуативная семантика стихов, их жесткая ориентация на конкретное лицо, характерологическая образность, а еще их связь с более ранними стихами, тоже адресованными Толстому-Американцу и принадлежащими друзьям поэта. Среди таких стихов было и послание Д. Давыдова «Другу-повесе» (1816):

      Болтун красноречивый,

      Повеса дорогой!

      Прошу тебя забыть

      Нахальную уловку,

      И крепс, и понтировку,

      И страсть людей губить.

      Еще ближе пушкинским стихи Вяземского Американцу, которые он в 1818 году прислал из Варшавы А. И. Тургеневу; их читал адресату, Ф. Толстому, В. Л. Пушкин:

      Американец и цыган,

      На свете нравственном загадка,

      Которого, как лихорадка,

      Мятежных склонностей дурман

      Или страстей кипящих схватка

      Всегда из края мечет в край,

      Из рая в ад, из ада в рай!

      Которого душа есть пламень,

      А ум – холодный эгоист;

      Под бурей рока – твердый камень!

      В волненьи страсти – легкий лист![107]

      Наконец, сходный портрет Толстого дан Репетиловым в «Горе от ума»:

      Ночной разбойник, дуэлист,

      В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,

      И крепко на руку нечист…

      Прочитав эти строки в списке, принадлежавшем Ф. П. Шаховскому, Толстой «для верности портрета» отредактировал текст: «В картишках на руку нечист…»[108]. Стоит заметить, что стихи А. Грибоедова уже в 1823 году были известны, по крайней мере, его приятелям. Недаром в ноябре этого года Пушкин спрашивал Вяземского: «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева…»[109].

      Сомнительно, что при такой популярности Ф. Толстого, человека шумной славы, ветерана двух войн, совершенно своего в литературных и светских кругах обеих столиц, кому-либо из знакомцев Пушкина пришлось ошибиться и принять стихи об Американце на свой счет. Следовательно, приходится предположить, что сочинение «Твои догадки сущий вздор…» лишь фразеологически связано с эпиграммой на Толстого и соответствующими ей хлесткими стихами в послании Чаадаеву. Строчка «Моих стихов ты не проникнул.» имеет в виду не эти стихотворения, а какой-то иной текст.

      Поиски ответа ведут к Михаилу Алексеевичу Бестужеву-Рюмину, скандально известному в Петербурге журналисту, горе-пьянице и азартному картежнику, чья небогатая домашняя мебель состояла преимущественно из ломберных столов. В 1830–1831 годах он издавал газету «Северный Меркурий», и недруги издателя печатно аттестовали его Пьянюшкиным, а газету именовали «Вором» по ассоциации с мифологическим Меркурием, богом промышленности, торговли и воровства[110]. Пробовал ли Бестужев «исправлять ошибки фортуны» за карточным столом, как это нередко проделывал Толстой, трудно сказать, но, будучи издателем и редактором альманахов, он беззастенчиво

107

Вяземский П. А. Стихотворения. – Л., 1986. – С. 114, 462

108

Об этом: Толстой С. Л. Федор Толстой Американец. – М., 1990. – С. 54.

109

Пушкин. Письма. – Т. 1. – С. 61.

110

Об этом: Петербургский старожил В. Б. Мое знакомство с Воейковым в 1830 г. и его пятничные литературные вечера // Русский вестник. – 1871. – № 10. – С. 622.