По лабиринту памяти. Ольга Трушкова

Здорово! Сколько лет, сколько зим! – обрадовался Егор, протягивая для приветствия руку. – А это Маша, Мария Петровна, наш педагог! Знакомься!

      Слово «педагог» он произнёс торжественно и шутливо поднял указательный палец вверх.

      – Да мы уже, кажется, немного знакомы.

      – Кажется, или, действительно, знакомы? – вроде и пошутил Егор, но голос предательски дрогнул.

      – Кажется, кажется, – успокоил его Костя и улыбнулся. – Мария Петровна и забыла наше знакомство длиною в один-единственный вальс.

      – А, – облегчённо выдохнул Егор. – Перекур перед танцами?

      Прикурить в тот момент можно было и от Машиных пылающих щёк.

      Костя не курил, Егор тоже. Но они вышли на улицу. Они были друзьями, а друзьям, если они долго не виделись, поговорить всегда найдётся о чём. О Маше разговора не было, хотя каждый из них думал сейчас только о ней.

      А Маша, вначале возликовавшая – Он помнит меня! Он помнит! – опять сникла. А что помнит-то? Вальс?

      Зазвучала музыка. Молодёжь проворно расставила стулья вдоль стен, освободив место для танцев, и первые пары вышли в круг. Народу было много: приехали домой на праздничные дни студенты, собралась колхозная молодёжь и сельская интеллигенция; пришли люди старшего поколения полюбоваться своими детьми, внуками, а кое-кто и правнуками.

      Дед Гузель, например, ни одного подобного мероприятия не пропускает, а годков-то ему о-го-го! Постоянно правнучку охраняет, почти всех кандидатов в зятья забраковал, остался только настырный Петро-физрук. Вон они воркуют, голубки, в самом тёмном уголке зала, пока дед не видит. Надо усыпить бдительность деда, отвлечь разговором о войне. Начнёт вспоминать свои партизанские подвиги – обо всём забудет. Даже о правнучке. Способ надёжный, проверенный на практике и всем известный.

      К деду Гузелю и направилась Маша, но присесть не успела – пригласили на танец. Потом Егор закружил её в вальсе.

      И только в самом конце вечера, когда было объявлено последнее, «прощальное», танго, Костя подошел к ней.

      Маша будто плыла под грустную музыку, она растворялась в пространстве, во времени. Она тонула в бездонных Костиных глазах, похожих на два омута перед грозой, таких же зеленовато-серых, но очень тёплых и совсем не опасных.

      Смолкла музыка, Костя, продолжая держать руку Маши в своей руке, одновременно и прохладной и обжигающей, подвёл её к Егору, кивнул им обоим в знак прощания и смешался с выходящей из клуба толпой.

      Не включая света, чтобы не потревожить бабку, Маша быстро прошла на свою половину, сбросила куртку, села на кровать и прижала свои холодные ладони к пылающим щекам. Рука, которую держал в своей руке Костя, пахла терпким и горьковатым «Шипром».

***

      Этот запах стал для Марии самым любимым на всю оставшуюся жизнь. Именно его, модный тогда, дефицитный и очень дорогой мужской одеколон она потом дарила мужьям своих подруг на их праздники.

      Но там был уже другой запах, не Костин.

      Незабываемый