Неизведомости. Артем Максименко

госпожи Лантратовой…

      – А ведь правда, – почесав лоб, прошептал Леонид. – Я ведь о ваших «Трех фигурах» и думал весь вечер, сейчас так отчетливо это понимаю. Юлечка, мне кажется, вашу картину очень любит. А я…

      Леонид понял, что едва не сболтнул лишнего и осекся. Фигуры уважительно молчали.

      – Просто она еще историю такую трогательную про вас рассказывает, прямо запала мне в душу, – желая перевести тему, оживился Леонид, – мол, на дворе 30-е, жесткая партийная идеология, официальное искусство – соцреализм, последователям Малевича приходится отказываться от собственных творческих замыслов, прятать свои работы, а то и обманывать, как Л. Она ведь вашим фигурам без лиц карандашом сперва глаза и рты пририсовала, чтобы в случае вопросов со стороны контролирующих органов соврать, что работа просто не закончена, так, подмалевок. Вот и правда, если приглядеться, вижу, вижу под слоем краски карандашные следы.

      – Все так, – вздохнул Петр. – В угоду творческим замыслам создательницы лишились мы возможности лицезреть этот чудесный мир своими глазами.

      – Но в такой визуальной форме и заключается наша художественная ценность, как произведения, мы ведь с вами уже не раз об этом говорили, – нравоучительно заметила Марина.

      – Все так, все так, – снова вздохнул Петр.

      – А знаете что, дама и господа, – воскликнул вдруг Жора, – а не совершить ли нам, так сказать, возврат к истокам?

      – К истокам? – изумился Петр.

      – Что значит возврат? – округлил глаза Леонид.

      – Ой не нравится мне это… – затянула Марина.

      – А вот смотрите, – расхорохорился Жора, – если сама Л. нам глаза написала, не является ли это также актом ее творчества? К тому же с этим история нашей картины обрела сюжет, который особенно ценится в мире искусства. Вся эта афера с подмалёвком, согласитесь, добавляет работе дополнительный смысл.

      – К чему ты клонишь? – встрепенулся Петр.

      – Да, к чему ты клонишь? – прищурился Леонид.

      – Мы все об этом пожалеем, – снова вздохнула Марина, но Жору было не остановить.

      – А что если мы попросим друга нашего Леонида в точности провести карандашом по намеченным самой Л. линиям, что по словам уважаемого музейного охранника еще виднеются под слоем краски?

      – Господа, прошу вас! – воскликнула Марина, – это несусветная глупость, порча имущества, акт вандализма в конце концов! Петр, скажи им, ты ведь всегда был на стороне искусства!

      – Я? – робко отозвался Петр, – я-то да, на стороне искусства… Но, Марин, неужели тебе никогда не хотелось взглянуть на этот удивительный мир своими глазами? Выбраться из мрака слепоты и заточения? Увидеть произведения мирового искусства, чтобы осознать себя в его контексте? Разве тяга к свету знаний не оправдывает средства?

      – Лично я хочу просто посмотреть на задницу Марины, – хмыкнул Жора, – ведь фигуры и формы – основа мироздания.

      – Ах