Наши забавники. Юмористические рассказы. Николай Лейкин

зачем же это? – заговорила она. – Ведь вы все равно по-французски не знаете. Я имею диплом…

      – Диплом дипломом, а это само по себе. Что ж из этого, что я по-французски не знаю? Не знаю, а слушать-то все-таки могу. Ну, полно, госпожа мамзель, не стыдись, здесь в лавке никого нет, потешь, прочти что-нибудь…

      – Я с удовольствием бы, но, право, не знаю, что вам… – начала сдаваться девушка.

      – Да так, стих какой-нибудь, a нет – просто: шпилензи полька, се тре журавле…

      – Нет, уж увольте меня от этого!

      Купец кивнул головой.

      – Ну вот, значит, из шершавых, со щетинкой, а так на местах жить нельзя, – сказал он. – Ну а как фортупьянная музыка? Нам чтобы и с музыкой.

      – Игру на фортопиано я тоже могу преподавать… Я хорошо играю.

      – На самоигральных фортупьянах или на настоящих?

      – Зачем же на самоигральных…

      – Ну, то-то… Опять же, чтоб и танцы танцевать, потому эта вся отеска в ваших руках будет: кадрель покажете, польку… лансе – одно слово, как графским детям.

      – Это такие пустяки, что я тоже могу, – с улыбкой проговорила девушка.

      – Ну, значит, и давай дело клеить! А как ваша цена?

      – Вы мне дадите отдельную комнату и пятьсот рублей в год.

      – Пятьсот рублей? Фю-фю! – просвистал купец. – Да у меня, сударыня, молодцы за триста рублей в год живут и спят вповалку, а они все-таки мужчины. Рубликов за двести?

      – Нет, это мне не подходит. Прощайте!

      Девушка поднялась с места и направилась к выходу.

      – Постой, постой! – остановил ее купец. – Видишь, какая ретивая! Уж будто и поторговаться нельзя. Ты то разочти: ведь мы к Рождеству и Пасхе на платье дарить будем. Ну, бери триста!

      – Я за четыреста рублей уж жила на месте, извольте, то же и с вас возьму, – отвечала, остановившись, девушка. – Ах да! Сколько же у вас дочерей, которых я должна?..

      – Две дуры: одна по одиннадцатому, другая по двенадцатому годку. По печатному читать уж обучены, ну и насчет писанья тоже. Конечно, их писательство на манер как бы слон брюхом по бумаге ползал, а все-таки… Вы, мамзель, возьмите триста рублев.

      – Не могу.

      Купец почесал затылок и смотрел на гувернантку.

      – Дал бы и четыреста, уж куда ни шло, – сказал он, – да из себя-то вы больно субтильны и жидки, вот что… Боюсь, что вам с моими дурами и не справиться. У меня старшенькая-то – девка хоть сейчас замуж отдавай: рослая, полная. Раздеретесь, так вам ее и не обуздать. Ей-богу! Пожалуй, и вас изобидит.

      – Надеюсь, что мы будем жить в мире…

      Купец задумался.

      – Ну ладно! – сказал он. – По рукам! Четыреста я дам, только уж, пожалуйста, чтобы по-господскому, а главное, чтоб насчет нас самих без шершавости. Да вот еще что: за ту же цену, – прибавил он, – теперича в баню с супругой будете ходить, а она у меня женщина сырая, толстая, так уж чтоб ей и спину мочалкой тереть, коли попросит. Согласны?

      На глазах девушки показались слезы.

      – Нет, не согласна, – отвечала