Рыцарь-разбойник. Борис Конофальский

на него болты переводили, – усмехнулся кавалер.

      – А хоть и так, – усмехался вслед за ним монах.

      – Подойдите ко мне, – приказал Волков юноше. Тот сразу повиновался. – Вы не трус? – спросил кавалер, разглядывая его.

      – Не знаю, господин, – вылупив глаза, отвечал здоровяк. – Не было случая узнать.

      – Хотите служить мне?

      – Нет, господин. Солдатское дело очень хлопотное, – честно признался увалень. – У меня к нему не лежит душа.

      – Теперь поздно думать, к чему там лежит ваша душа, теперь брат ваш мне денег предложил.

      – Это понятно, – вздохнул здоровяк.

      – Перед тем как взять вас, хочу знать, как вас убивать, когда вы струсите в бою?

      – Что? – не понял молодой Гроссшвулле. Он стоял и таращил глаза на Волкова.

      А тот был абсолютно серьезен, ему сейчас совсем не хотелось шутить.

      – Спрашиваю вас, как предпочитаете умереть: с проколотым брюхом, с перерезанным горлом или с разбитой головой?

      – Я даже не знаю, господин, – вздохнул увалень.

      – Ладно, я сам выберу, – пообещал Волков и приказал: – Хилли! Возьми этого человека и проследи, чтобы он дошел до Эшбахта и чтобы ноги его не были в крови.

      – Прослежу, господин, – пообещал молодой сержант.

      – А вы, увалень, имейте в виду, что у сержантов на редкость дурной характер, особенно когда дело касается новобранцев и дезертиров, – ухмылялся кавалер.

      Здоровяк, разинув рот, смотрел на Волкова со страхом.

      – Пойдем! – Хилли схватил растерянного парня за рукав и поволок к своим солдатам.

      – С вас талер, – сказал Волков его брату, когда увалень, подгоняемый сержантом, ушел.

      Гроссшвулле сразу достал монету, словно приготовил ее заранее. Протянул серебро кавалеру, но тот даже не потрудился взять деньги. Деньги забрал брат Семион. А Гроссшвулле еще кланялся за это и благодарил Волкова. А когда он ушел, монах, вертя монету перед носом, произнес:

      – Вот так вот: сначала вы работали на славу, кавалер, теперь слава работает на вас.

      Может, он и прав, но сейчас Волкову было плевать и на славу, и на монету. Сейчас он думал только о Брунхильде.

* * *

      Долго Агнес не раздумывала. На запад ехать было нельзя: там Ференбург, Вильбург и Хоккенхайм. Ни один их этих городов она посещать не хотела.

      – Игнатий, ты был в Эксонии?

      – Конечно, госпожа, – отвечал кучер, поправляя сбрую на лошади. – Я сюда через те места добирался.

      – Говорят, там много серебра.

      – Это точно, госпожа, даже у тамошних хамов серебра больше, чем у хамов здешних, уж не говоря про господ.

      – Говорят, это из-за серебряных рудников, что имеются там в избытке.

      – Говорят, в тех краях их поистине немало, – соглашался конюх, открывая для нее дверь кареты и откидывая ступеньку.

      – Ну что ж, значит, туда и поедем! – Агнес взглянула на служанок: – Ута, Зельда, у вас все готово?

      – Да, госпожа, – сказала Ута, – все, что вы велели, сложено.

      – У меня