Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья. Марина Алиева

громко фыркнула.

      – Была пророчица, да всё… пшик… не нужна стала… Дай мне лучше выпить, если ничего не хочешь…

      – Выпить дам. А ты мне за это расскажи, почему стала не нужна, и что ты знаешь о Деве.

      Та, которую мужчина назвал Катрин, посмотрела на него жалостно, как на слабоумного. Приложила к грязной раскрытой груди ещё более грязные руки и с пьяной искренностью произнесла:

      – Не могу! Как тебя… не помню… но не могу ничего рассказывать! Веришь – нет – она сама, как ведьма, герцогиня эта! Сначала приветила, обласкала, а потом – у-уу… Я же у себя в Ла-Рошели, вроде как, ясновид… яснове… веди… ящая… была. Потом слух прошёл, что к её светлости всякие пророки идут, потому как она их, вроде, привечает сильно. Ну, и я пошла… Сказала, что вижу всякое разное, что видения у меня во снах бывают… Они бывают, ты не думай! Просто сбываются не всегда. Но тут ведь дело особое – тут, ежели повезёт, вся жизнь переменится, так ведь? Вот и рискнула, приврала малость – сказала, что всегда всё верно предрекаю… Боялась, правда, что проверку какую-нибудь устроят. Но обошлось. Её светлость только и спросила: «Говорят, Дева из пророчества скоро придёт. Видишь ли ты это?» А я и говорю – вижу, ясное дело! Отчего же не увидать, когда такие высокие особы видят, да..? А она мне – «Всем скажи»… Я и пошла всем говорить – мол Дева явится, та самая… А уж когда она явилась, и все вокруг словно с ума сошли, подходит ко мне как-то дама одна, даёт кошелёк и говорит: «Это тебе от её светлости за труды». Иди домой, дескать, ничего больше не надо…. А куда иди?! Мне при дворе понравилось. Тепло, сытно, работы никакой… не то, что дома…

      Женщина осмотрелась, зацепила горсть земли, просыпала себе на платье.

      – Вот в таком же хлеву и жила, – пробормотала она печально, растирая грязь по давно уже не стираной ткани. – Просилась остаться – прогнали. Я её светлость как-то на выходе подкараулила – так она даже говорить со мной не стала. Не до того ей… Снова прислала девицу какую-то с грамотой в монастырь меня определить. Да передать велела, чтобы больше не докучала и помалкивала, иначе, мол, язык мне отрежут за ересь… Страшно было. Глаза-то у её светлости, хоть и не чёрные, а всё одно, как угли жгут… Я, конечно, послушалась, но в монастырь не пошла.

      – Почему? Монастырь, всё же не хлев.

      – А… – Катрин безвольно махнула рукой, – не люблю монашек, они скучные. И поститься я не люблю.

      Она всем телом потянулась к бутылке.

      – Дай. Ты обещал, если расскажу…

      Мужчина поднёс горлышко к её губам, дождался, когда будет сделан глоток, и снова убрал руку.

      – Дальше давай, ты ещё не всё рассказала.

      Катрин обтёрла рот пятернёй, оставив на щеках и подбородке грязные разводы. Снова захихикала.

      – Ты тоже, что ли, яснов-вид-дея-шщий?

      – Вроде того, Катрин. Расскажи всё, не бойся, и, может быть, я смогу устроить твою судьбу.

      Женщина посмотрела на него почти трезво.

      – А тебе это для чего? По делу какому или из любопытства?

      – А тебе зачем знать? – в тон ей ответил мужчина.

      – Затем,