Тверской Баскак. Дмитрий Анатольевич Емельянов

удары, и первая кровь, несмотря на численное превосходство, брызнула из монгольского носа.

      Бешено вращая глазами, Кулькан несколько секунд смотрел на царящее перед ним безобразие, а затем, не выдержав, рванул с пояса нож и бросился в схватку. С первого же удара, стальное лезвие нашло цель, и шея одного из рязанцев зафонтанировала кровью. Двоих оставшихся завалили на пол, и хан, кривя рот от удовольствия, зарезал их тут же собственной рукой.

      Произошедшее настолько ошеломило меня, что я застыл заледеневшим столбом. От запаха крови заложило нос, колени ослабли, а желудок крутануло рвотным спазмом. До сего дня я видел убийство лишь на экране, а тут… Еле сдержав еще один спазм, я, зажимая ладонью рот, рванулся к выходу. Протаранив полог головой, выскакиваю на воздух, но там то же самое. Кругом кровища, ругань и вой. Монголы рубят свиту рязанского посольства.

      Развернувшись, бросаюсь в другую сторону, все равно куда, лишь бы подальше. Не успеваю сделать и шага, как меня сбивают с ног, и навалившаяся туша шипит голосом Куранбасы.

      – Лежите тихо, святой отец, а то, неровен час прирежут по ошибке.

      Затихнув, тыкаюсь лицом в морозную траву. От холода вроде легчает, и выдохнув, рычу наверх.

      – Все! Слезай с меня, живо!

      Половец сползает и ложится рядом. Его спокойный, разумный взгляд смотрит мне прямо в глаза.

      – Не вставайте, подождем, пока все закончится.

      Бухаюсь опять лбом в траву и лежу. В висках пульсирует одна единственная мысль: «К черту все! К черту! Отпустите меня домой!»

      Сколько времени я пребывал в таком состоянии, не знаю. Как встал, куда шел, с кем, не помню напрочь. По-настоящему пришел в себя, лишь услышав.

      – Глянь, один живой.

      Из-под груды мертвых тел, ханские телохранители вытащили пожилого мужика, залитого кровью. Один из них, запрокинув жертве голову, уже взмахнул саблей, но окрик Кулькана остановил его.

      – Оставь! – Хан покрутил головой. – Толмача мне найдите.

      Чувствую легкий тычок в бок, и слышу голос моего половца.

      – Пропустите, не толпитесь.

      Протискиваюсь в расступившийся коридор и оказываюсь прямо перед ханом. Смотреть на него не могу, сразу перед глазами всплывает распоротое горло. Не поднимая глаз, шевелю плохо слушающимся языком.

      – Я здесь.

      Кулькан пройдясь по мне невидящим взглядом бросает.

      – Скажи этому… – он не находит подходящего слова. – Пусть возвращается и известит князя своего, что так будет со всеми, кто не покорится.

      Перевожу, а на меня с залитого кровью лица в упор смотрит единственный видящий глаз. Смотрит с такой тоскливой безнадегой, что во мне вдруг щелкает какая-то еще не осознанная мысль, заставляющая меня повернуться к хану и произнести.

      – Этот человек не доедет в таком состоянии, кровью изойдет. Перевязать бы надо.

      Кулькан смотрит на меня, как на заговорившую лошадь, а затем фыркает.

      – Зачем? Если сдохнет, то туда ему и дорога.

      – Умрет – не передаст слово ханское, – я