Тверской Баскак. Дмитрий Анатольевич Емельянов

неминуемое наказание вплоть до казни.

      Еще несколько секунд этого противостояния и Кулькан сдался. Отведя взгляд в сторону, он процедил сквозь зубы:

      – У меня в тумене большие потери, едва ли половина наберется.

      Субэдэй тут же погасил в глазах гнев, словно бы говоря – вот это другое дело, это деловой разговор. Нагнувшись к Батыю, он вновь пошептался с номинальным командующим, и тот, глядя на Кулькана, произнес:

      – Тебя усилит корпус Бурундая. – Впервые, на лице Батыя появилось что-то вроде ироничной усмешки. – У него тоже недостача большая. Глядишь, вдвоем вы как раз на полноценную тьму и наберете.

      Сделав свои дела, запахиваю халат и вспоминаю, как в ответ у Кулькана заходили от злости скулы, как он сдержался и молча проглотил обиду.

      «Ведь, наверняка, у каждого из этих чингизидов полно за душой таких обид, – подумалось мне, – как при такой враждебности друг к другу им удается сохранять общий порядок и организованность всего войска? Вот это загадка».

      Шагаю к своей юрте и понимаю, что на этот вопрос ответа мне никто не даст, пока я сам не увижу их в деле и не смогу в реалиях оценить, в чем же скрыта монгольская непобедимость.

      К сожалению, эта трагическая возможность приближается с каждым днем. Орда Кулькана медленно движется по левому берегу Дона, воины Бурундая отдельными отрядами рыщут по степи вокруг в поисках возможных половецких отрядов. Мне отведено место переводчика в свите нойона Турслана Хаши. Он, как я уже понял, де факто является человеком Батыя в Кулькановской орде, а де юре, возглавляет посольско-разведывательную миссию по сотрудничеству с союзными русскими князьями.

      Кстати, моего желания занять это «важный чиновничий пост» никто не спрашивал. Батый лично оценил мои лингвистические таланты и особой милостью наградил меня сим ответственным заданием на время русского похода. Спорить, по понятным соображениям, я не стал.

      После этого, свободного времени у меня появилось предостаточно, и в основном, я тратил его на размышления по одному не дающему мне покоя вопросу. Что мне делать? Оставаться в роли пассивного наблюдателя или попытаться хоть что-нибудь предпринять для спасения Руси. Первый вариант казался во всех отношениях предпочтительней. Спокойно отсидеть положенный срок, все записать, прихватить, если получится, парочку вещественных доказательств, по возвращении настрочить докторскую и прогреметь в историко-археологических кругах. Я бы так и остановился на этом, но совесть, будь она неладна, грызет и грызет, сколько бы я не пытался убедить себя в нелепости своего вмешательства.

      «Что я смогу сделать? Бегать орать – не верьте монголам, не верьте своим князьям! Кто меня, «латинского священника», будет слушать?! Придушат по-тихому и никому никакой пользы».

      В общем, пока мне удалось договориться с самим собой на таком компромиссе. Буду смотреть, анализировать события и искать возможности вмешаться. Если таковые появятся, но только чтобы вот прям реально повлиять