Любовь дарящие. Людмила Лаврова

в голосе Вани. Она растерянно смотрела на мальчика, пытаясь понять, что делать дальше.

      – Вань… Ваня! Посмотри на меня!

      Мальчик медленно поднял голову, пряча глаза.

      – Ко мне пойдешь? Я одна живу. У меня тут бублики свежие и конфеты есть. Чаю хочешь?

      Мальчишка молчал. Дуся не знала, что еще сказать и поэтому молчала, ожидая ответа. А услышав тихое:

      – Хочу… – выдохнула и поманила мальчика за собой.

      – Идем!

      Дома она быстро поставила чайник, а потом загнала Ваню в ванную и долго, чтобы не сделать больнее, обрабатывала все ранки и ссадины, которые обильно усеивали лицо и руки мальчика.

      – Как это ты так?

      – Стекло в двери кухонной выбил. Ай!

      – Потерпи! Я дую! – Дуся водила смазанной йодом ваткой по лицу мальчика.

      – Щиплет же!

      Мальчишка так смешно морщился, что Дуся прятала улыбку, глядя на него, но больше всего ей хотелось сейчас все-таки плакать. Как можно так обращаться с ребенком? Господи, был бы у нее сын… Нет! Нельзя об этом! Ни к чему сейчас!

      Отставив пузырек с йодом, Дуся спросила:

      – А мамка-то есть у тебя?

      Ваня нахмурился, а потом замотал головой, болезненно охнув.

      – Нет. Нету. Сбежала. Батя суров больно. Особенно, когда выпьет.

      – И часто такое бывает?

      – После получки всегда аккурат.

      – А как же мамка тебя оставила с ним? Не забрала?

      Ваня поднял на Дусю глаза, и та поразилась, сколько боли было в этом маленьком пока еще человеке.

      – А куда ей? С прицепом? Самой бы справиться.

      – Вань, не надо так. Она же мама твоя.

      – Я знаю. Только… Бросила же. Знала, что он будет меня бить и все равно – бросила. И меня, и Машку.

      Дуся напряглась, стараясь не спугнуть откровенность Вани.

      – А Маша – это кто, Ванечка?

      – Сестра моя.

      Дуся отвернулась и закрыла глаза на секунду, потому, что голова закружилась и темнота немилосердно навалилась, грозя прервать разговор, который стал настолько важным и нужным, что, казалось, прервись он сейчас, и все… закончится сама жизнь.

      – Сколько ей? – Дуся взяла-таки себя в руки.

      – Шесть лет. На следующий год в школу пойдет.

      – А ее… Отец тоже…

      – Нет. Ее он не трогает. Пока… – Ваня отвернулся от зеркала, в котором разглядывал свою разрисованную йодом физиономию. – Говорит – мала еще. Потом воспитывать будет.

      Дуся собрала грязные комочки ваты, выбросила их и, вымыв руки, спросила:

      – Вы ведь недавно переехали? Я тебя не видала раньше.

      – Да. Раньше в Омске жили. А теперь тут. Отец на завод устроился.

      – Понятно… – Дуся с сомнением глянула на грязную рубашку Вани, но решила, что это подождет. – Пойдем чай пить? Или ты есть хочешь?

      Ваня потупился было, размышляя о чем-то, а потом поднял глаза и сказал уже твердо:

      – Хочу!

      Наталья, которая пришла позже, удивленно глянула на уплетающего жареную картошку мальчика, но промолчала, решив отложить расспросы на потом. Она молча нарезала соленого леща, разложила самые лучшие