Крест бессмертных. Алексей Евтушенко

попытался соскочить, не успел, лошадиный бок придавил его к земле.

      Алёша отпрыгнул вправо, ловко перекатился через плечо и вновь оказался на ногах, натягивая лук.

      Половец, будучи правшой, не сумел достать его саблей, что-то крикнул зло, развернул лошадь, перебросил саблю в левую руку.

      – Живым брать! – крикнул Алёша и выстрелил в лошадь.

      Ждан, Милован и Акимка тоже не промахнулись.

      Лошадь жалобно заржала, упала на колени.

      Половец соскочил с седла, оскалился, снова перебросил саблю в правую.

      – Не подходи! – крикнул по-русски.

      – Ты совсем дурак? – спросил Алёша, доставая из тула на боку новую стрелу и накладывая её на тетиву. – Бросай саблю, а то убьём.

      – Убивай! – крикнул половец. – Ты Тугарина Змея, брата моего, обманом убил, я тебя резать буду!

      – Что-то одно, – сказал Алёша. – Или убивай, или резать. Мне больше нравится первое. Хотя я снова предлагаю бросить оружие. Тогда ещё поживёшь. Какое-то время.

      Половец оскалился ещё сильнее, обнажив кривые жёлтые зубы (двух передних верхних с правой стороны не хватало), и прыгнул вперёд.

      От него до Алёши было шагов восемь – хватит времени для хорошего стрелка, чтобы успеть натянуть и спустить тетиву.

      Алёша был хорошим стрелком, и в следующее мгновение стрела пробила врагу сердце.

      Половец остановился, выронил оружие, удивлённо посмотрел на оперение, торчащее из груди. Его ноги подкосились, на губах выступила кровь.

      – Ты… прохрипел он и свалился мешком на землю.

      – Я, – сказал Алёша, убирая лук. – Говорил же – сдавайся. Дурак и есть дурак. Ждан, Милован, Акимка! Слезайте с овина и вяжите этого, – он показал на единственного, оставшегося в живых половца, придавленного лошадью. Судя по всему, у того была сломана или вывихнута, нога, потому как он оставил все попытки освободиться и только стонал от боли.

      Пир для юных избавителей от половецкой беды устроили во дворе Тихомира – младшего брата Первуши, приютившего всю его семью на время строительства новой избы и восстановления хозяйства.

      Места хватило всем.

      Соседи притащили лавки, столы, брагу и хмельной мёд, хлеб, сыр, масло, копчёную рыбу. Обмазали глиной и запекли в углях четырёх откормленных гусей. Женщины споро накрыли на стол, подождали, пока рассядутся мужчины, сели по другую сторону со старшими детьми.

      Солнце уже закатилось за горизонт, но, как и всегда в начале лета на Руси, западная сторона неба продолжала гореть закатным огнём, давая достаточно света, чтобы разглядеть миску, ложку и лица соседей.

      – Много не пейте, – шепнул Алёша товарищам. – Молоды мы ещё брагу наравне с мужиками хлестать. Окосеем – стыда потом не оберёшься.

      – Ну, по глоточку-то можно, – сказал Милован.

      – По глоточку – да.

      – А по два? – хитро прищурился Акимка.

      Алёша незаметно показал ему кулак. Акимка хихикнул.

      Во главе стола поднялся Первуша Жердь.

      – Помолимся, – сказал.

      Все встали, склонили головы.

      – Очи