Мать сыра земля. Ольга Леонардовна Денисова

и я слышал их разговор, но Силя и Первуня не слушали: они дрались за умывальник, хотя умываться, конечно, не любил никто из нас.

      Моргот дал Бублику первый адрес в списке и те, что были подчеркнуты ногтем, потому что считал их наиболее важными. Адреса были написаны против фамилий Стогов, Станич и Ганев.

      – И это… – Моргот посмотрел на кусок мяса, валяющийся на полу, – на помойку, что ли, снеси… Где Салех только раздобыл эту тухлятину?

      – Ему в магазине дали, где он машину разгружал, – тут же объяснил Бублик. – Он думал, ему денег заплатят, а ему дали мяса. Он продать хотел, но никто не купил.

      Не было никаких сомнений в том, что мясо стухло в попытках его реализовать…

      Живой и здоровый Бублик поставил мне в вину тираду про его трудную жизнь.

      – Килька, убери это. Я понимаю твое желание сделать меня ангелоподобным существом, оттенив демонизм Моргота. Но, честное слово, я вовсе не был добрым, я был нормальным ребенком. Вспомни, как мы издевались над Силей! Очень добрый Бублик даже дрался с ним время от времени! А ведь сейчас подумать – это же изощренная жестокость: смеяться над его надеждой на возвращение родителей. А?

      Я неопределенно повел плечами, но вычеркивать ничего не стал.

      Лео Кошев тихо кашляет, прочищая горло, прежде чем заговорить. В отличие от Моргота, он смотрит на меня с непониманием, когда я предлагаю ему коньяк.

      – Главным инженером цеха, фактически руководителем, был Виктор Ганев, – начинает он, все так же сжимая пальцами подлокотники. Ничто, кроме нервно сжатых подлокотников, не выдает его волнения. – Я хорошо знал его, хотя формально он мне не подчинялся. Это был великий ученый, человек, преданный своему делу. Мы привыкли представлять себе ученых либо седыми стариками, либо нелепыми очкариками. Ганев более всего напоминал капитана парусника. Очень энергичный человек, очень деятельный и очень умный. У него в госбезопасности была кличка Хранитель. Я узнал это после его смерти, когда ко мне попали документы. Трагически погиб во время бомбежек. Если к его смерти не причастны люди Лунича (а я очень сильно сомневался, что это сделали люди Лунича, как я уже говорил), то тогда можно было говорить о разработке операции по лишению нас технологии производства искусственного графита. Сейчас я в это верю с трудом, и правды, боюсь, никто никогда не узнает.

      – Почему они не купили Ганева? – спрашиваю я.

      – Ганев не продавался, – пожимает плечами Кошев. – Вы можете в это не верить, но в те времена существовали люди, которых нельзя было купить. Заставить ученого работать на себя по принуждению? Не знаю. Не верю, что такое возможно.

      – Возможно все, – вздыхаю я. – А второй, его заместитель? Технолог?

      – Инженер-конструктор. Марко Станич. Был убит случайным выстрелом на улице во время уличных боев. Был еще некто Сава Стогов, так вот он погиб незадолго до продажи цеха.

      Кошев морщится. Он не хочет произносить вслух того, что знаем мы оба.

      – Зачем они ждали пять лет? – спрашиваю я. – Почему не вывезли цех сразу?

      – Они не знали,