Радости моего детства. Коллектив авторов

её лицу текли слёзы.

      Она не плакала, не рыдала, не всхлипывала, а просто слёзы текли и текли.

      – Ба, ты чего? – ластилась я к бабушкиным коленям. – Ба, ну не надо! Ба, перестань! Это Грышка тебя обидел? И чего ему надо?

      Бабушка потрепала меня по волосам:

      – Сейчас, Танька… сейчас перестану…

      Бабушка поднялась, и начала медленно собирать посуду.

      – Матери не говори! – звякнула тарелкой бабушка.

      – Почему?

      – Да она же коммунистка. Её наказать могут.

      – За что?

      Бабушка вздохнула и ничего не ответила. Только потом, когда начала мыть посуду, сказала:

      – Это брат деда твоего. Родной брат. Он к немцам в плен попал и в лагере у них сидел, до конца войны. А потом в нашем лагере сидел. На Севере сидел десять лет. Понимаешь, что десять лет?

      Я умела и читать, и считать. Мне ведь уже скоро в школу! Десять лет… Это же даже больше, чем Людке! Ей восемь!

      – В лагере? – не поняла я. – Десять лет? Это как?

      – Да так. Тюрьма такая.

      – Почему?

      – Да кто ж его знает, почему… говорит, и дед твой в плен попал, скорее всего. Муж мой, понимаешь? Может, и он… сидит где-то ещё…

      О, я понимала! Я стала обнимать бабушку, что-то ей говорить… Мы обе плакали, сидя на нашей кухне…

3

      Следующие пояснения не относятся к раннему детству. Но пояснения, наверно, нужны. Моя бабушка получила бумагу о том, что муж «пропал без вести», в возрасте сорока лет. В пятьдесят – она стала моей бабушкой и переехала из своей полуразваленной хаты жить к сыну, к моему отцу. Сначала – в съёмную комнату, потом – в ту самую квартиру в старом барском доме, в которой прошло моё детство.

      Многие мужчины предлагали бабушке замужество. Она была хороша собой, умела и готовить, и шить, и петь. И жить.

      Но бабушка всем ухажёрам отвечала так: «Я мужа не хоронила. Не видела, что он в земле лежит. Не вдова я…»

      Бабушка ждала. Ждала своего Шурку с возраста сорока лет и до самой смерти.

      В детстве мне казалось, что сорок лет – это ужасно много. Сейчас я считаю иначе. Моему старшему сыну – сорок. Он так юн…

      Шурка и Шурка, Александр и Александра, дед и бабушка, светлая и вечная память вам, мои дорогие.

      Сведения о деде пришли поздно, когда бабушки уже не было на свете. Дед действительно попал в немецкий плен и какое-то время находился в лагере военнопленных под Житомиром.

      Была какая-то поисковая группа в Житомире, от которой нам пришло письмо. Они раскопали сведения о том, что дед якобы бежал из лагеря, но был пойман. (Судя по рассказам бабушки, каким был её Шурка, а мой дед, – он должен был бежать! Но об этом – позже.)

      Следующие сведения о деде – из Германии, лагерь Айзенах. Место и ряд, где находится его могила. Всё на специальной карточке, с немецкой точностью. И отпечаток пальца деда – там же.

      Я не доехала до Германии.

      Мешает что-то. Тяжело слышать немецкую речь.

4

      О лагерях читано-перечитано, смотрено-пересмотрено…

      Из песни слов не выкинешь. Это всё творили мы, люди. И творим.

      Как