Чаша Ваала. Роберт Беннет

Солнце село. Но быстро летящий самолет был уже достаточно близко, что пилот смог в угасающем свете разглядеть призрачные очертания белых горных вершин. Тьма охватила обширные пространства песка, но на вершинах еще задержались сумерки. О’Брайен с хладнокровной расчетливостью продолжал держаться курса. И вскоре под ним показались покрытые тенью ночи вершины.

      Он летел к серым вершинам. Еще минута, и он стал осматриваться в поисках ровного места. Такое место показалось слева. О’Брайен на уменьшенной скорости сделал над ним круг, выбрал место для посадки и сел без происшествий на длинной полосе белого мрамора. И сразу выпрыгнул, чтобы привязать самолет к большому камню. Принимая эти предосторожности, он бросал любопытные взгляды вниз со склона горы. Но земля внизу уже была покрыта глубокой тьмой.

      Убедившись, что самолет надежно привязан, О’Брайен снова забрался в кабину, чтобы поесть и отдохнуть после долгого напряженного полета. Не успел он кончить есть, как прилетел ночной ветер с далекого склона горы. Летчик радостно сделал глубокий вдох. Ветер не сухой и полный пыли, как в пустыне. Он чистый и слегка влажный – и в то же время насыщен удивительно сладкими ароматами.

      Не нужно зрение, чтобы понять, что оазис рядом.

      – Сад Ирема! – воскликнул он. – Сад Ирема – в Чаше Ваала! Ароматы благословенной Аравии! Неужели мне это снится?

      Больше чаcа О’Брайен просидел неподвижно и напряженно, насторожив все чувства. Ночной ветерок усилился, стал сильным ветром снизу, из невидимого углубления на северо-востоке, из которого поднимались замечательные ароматы. Неожиданно далеко внизу в долине послышалось глубокое низкое рычание. О’Брайен схватился за рукоять своего длинноствольного автоматического пистолета. Такой рев может издавать только лев. Но если в долине есть лев, должна быть и крупная дичь

      Вскоре теплое и ароматное дыхание оазиса уступило холодному ветру с другой стороны гор, с быстро остывающих песков пустыни. О’Брайен плотней закутался в свой бедуинский плащ и лег на сидение, чтобы сохранить тепло.

      Впервые со времени самума он подумал о человеческой стороне этого необычного послания, которое привело его в этот забытый сад прошлого. Какая она, эта Истара, называющая себя «богиней-жрицей»? И Тигра, другая жрица, от которой Истара просила у Ваала помощи? Две женщины, обе дочери народа, который, вне всяких сомнений, более двух тысяч лет отрезан от всего остального мира.

      Длинная процессия образов прошла в его сознании – портреты мужчин и женщин, выгравированные на стенах разрушенного дворца в пустыне. Некоторые привлекательны, другие просто ужасны, но О’Брайен знал, что арабские женщины бывают очень красивы. И, естественно, представлял себе богиню-жрицу Истару как величественную и соблазнительно очаровательную восточную красавицу. Имя «Тигра» намекало на тигрицу, и он представлял ее себе отвратительной и жестокой. А их народ, обитателей оазиса, он рисовал себе похожими на племена с прибрежных холмов, только