Вождь седовласых. Наталья Викторовна Роташнюк

жить не хотелось. Ещё через полгода умирает мой отец, и я ушла от мужа к маме. Она жила в этой квартире. В последующие два года я похоронила маму и двоюродную сестру. У меня никого из родных не осталось. С работы уволилась, скорее, попросили уволиться из-за моего постоянного мрачного настроения. Я зарабатывала на дому, а когда зрение стало подводить, то шить прекратила. С тех пор сижу на лавочке и злюсь на весь мир, – она машинально кивнула головой в сторону окна. – За что меня Бог так наказал, ведь я всегда старалась всем помогать? Я дарила сшитые мною костюмы детям детского дома к новогодним утренникам. Почти десять лет я к ним приезжала. Никогда не забуду их счастливые лица, когда они наряжались. Девочки всегда были принцессами и снежинками, а мальчики – принцами и рыцарями, а не зайчиками и мишками. Они радовались, и у меня на сердце было тепло.

      В хороших отношениях была с соседями. Поздравляла их с праздниками, никогда не отказывала в просьбах. Постоянно обшивала бесплатно своих подруг. И мне все твердили: «Ларка, какая ты молодец! Умница, красавица! Всё у тебя спорится!» Когда посыпались на меня несчастья, то и рядом никого не стало. Как-то цыганка остановила меня на улице и говорит, что страшная порча на мне. Я поверила. Нашла бабку. Ходила к ней раз десять, кучу денег отнесла. Только не захотела, видимо, эта порча уходить от меня, так и живёт со мной. Жизнь сломала меня. Может, я в чём-то виновата, или это судьба такая? Этот вопрос давно приходит мне в голову, но отвечать на него не хочется. Нет сил. Всё равно ничего не исправишь. Сижу на лавочке, смотрю на людей, сравниваю их жизнь со своею, и так обидно становится. Только и осталось, что ждать своего часа.

      Она замолчала, и Павел Андреевич понял, что она закончила свою исповедь. Её плечи опустились вниз, голова поникла. Она закрыла фотоальбом и прижала его к груди. Он пытался подобрать слова, чтобы утешить её, но не мог. Тогда он спросил себя, а что бы сказала в этой ситуации его жена. Ведь они часто рассуждали с ней на разные темы о судьбах людей.

      – Вам пришлось много страдать, и я вам очень сочувствую. От такого горя во что угодно поверишь: и в порчу, и в то, что жизнь ломает людей. Но мне кажется, что она не может сломать, а только гнёт нас, как травинку на ветру, чтобы мы учились не кланяться и не сдаваться. В такие моменты отчаяния мы не понимаем, что не люди от нас отворачиваются, а мы от них закрываемся. Мы боимся поделиться своим горем, потому что не верим, что они разделят его с нами.

      Он сделал паузу, а потом продолжил размышлять:

      – Слушая вас, я понял, что мои близкие беспокоятся обо мне и поддерживают меня, а я ушёл в свои страдания и наслаждаюсь жалостью к себе. Зачем? Да затем, что я не знаю, как дальше жить, я растерялся и посчитал, что мне требуется повышенное внимание и жалость, потому что мне плохо. Я не подумал о том, что мои родные тоже страдают, они тоже потеряли близкого человека, и им тоже больно, тем не менее им приходилось забывать о своей боли и заниматься моей. Именно в этом, наверно, и заключается смысл того, что нас жизнь ставит на колени, а мы должны стоять,